Абу Салех не испытывал злости к Бирюкову и Скворцову: наверное, только драка вселила в него боевую ярость, которая быстро иссякла, когда повод для нее был ликвидирован. Он привык думать об убитых им людях без злости и без печали — они были для него всего лишь звеньями в цепи выполняемого задания. И все же эпизод с семейством Скворцовых настроил его на минорный лад.
Невольно пришла на ум история собственной семьи. Сейчас Кирилл и Ростислав, как и другие «Графферы Пикассо», на его стороне, но что они предприняли бы, узнай они, что Абу Салех убил их отца? Убил не как-нибудь в переносном смысле (пролетариат — могильщик буржуазии, ну и все такое), а непосредственно, собственными руками убил… Тогда, пожалуй, повторилась бы ситуация палестинской семьи, которая подчиняет всю жизнь мести за погибшего родственника.
Губы Абу Салеха, полные, точно у молодой египтянки, растянула улыбка. Способны ли на это сыновья Николая Скворцова? Эти европейцы (для него русские были, вне сомнений, европейцами) не придают значения роду; их общество атомизировано, каждый в нем сам по себе. Поэтому они перестают размножаться. Многодетная, по их меркам, семья считается в мусульманском мире бедной детьми… Так что, вероятно, близнецы Кирилл и Ростислав не захотели бы жертвовать своими молодыми жизнями, чтобы смыть кровь отца. Но с большим процентом вероятности можно утверждать, что в составе «Графферов Пикассо» их больше не встретили бы…
— Чего зубы скалишь? — неприязненно спросил Шарипов, которому надоело ждать, пока Абу Салех приведет в порядок лицо.
Ахмеду Шарипову заграничный собрат по деятельности не слишком нравился: вызывали раздражение его разнообразнейшая эрудиция, его ненавязчивая опытность, его тщательность в одежде, его возня с косметикой, легкость его отношения к жизни… Сам Шарипов был человек тяжелый, но тяжесть характера он считал в своем случае синонимом основательности. На русском языке такой подход к действительности формулируется поговоркой «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Он считал, что вести себя именно так обязывает его долг перед высоким делом, избравшим его себе на службу. Имелись, правда, причины менее возвышенные: не в последнюю очередь пригибало Шарипова к земле неподобающее для мусульманина увлечение напитками, которые запретил пророк Мохаммед. Мысль о том, что неумеренные возлияния воспрепятствуют наслаждаться ему тонкими яствами и тридцатилетними пышнотелесыми гуриями на том свете, порой ввергала Ахмеда в тоску, однако, чтобы отказаться от алкоголя, ему недоставало силы воли. Абу Салех, невзирая на свой несолидный внешний вид, был настоящим кремнем, когда дело касалось самоограничения. Шарипов не находил в нем слабостей и тем сильнее злился.