— Понимаешь, Саша, тебе, конечно, пришлось многое пережить в своей взрослой жизни, но я всегда знала, что ты человек мужественный и ты с этим справишься…
Ошарашенный неожиданным комплиментом со стороны Ирины, которая в последнее время главным образом его критиковала, Турецкий не нашел ничего лучшего, как кивнуть.
— Угу. А что дальше?
— …Но истинная причина беспокойства во взрослой жизни — это пережитые в детстве впечатления! — торжествующе закончила Ирина Генриховна.
«Так я и знал, что дело нечисто», — сожалеюще подумал Турецкий.
— Мне не надо тебе объяснять, что твои отношения с матерью и отчимом в свое время производили на тебя сильное и тягостное впечатление. И я думаю, они повлияли на всю твою последующую жизнь.
— А это тут при чем? — изумился Турецкий. — С матерью у меня были прекрасные отношения, да ты сама помнишь. С отчимом, допустим, хуже… ну, ты и тут сама все знаешь. Главное, что ты этим хочешь сказать?
— Саша, — игнорируя последнюю реплику, учительским тоном произнесла Ирина Генриховна, — неужели ты не замечаешь, как в последнее время стал раздражителен? Плохо спишь. И, главное, постоянно моешь руки!
— Ну, мать, на тебя не угодишь! А кто меня в наши, так сказать, былые дни не пускал за стол с немытыми руками? Не мою руки — плохо, мою — тоже плохо, так получается?
— Мыть руки ради гигиены необходимо, — еще более наставительно сказала Ирина. — Но обрати внимание, как ты их моешь? Ты же их моешь минут по пять, по десять! Ты же их скребешь!
— Вот уж не замечал, что по десять минут мою руки. В следующий раз засеку время, прежде чем идти в ванную… Но я все-таки не могу сообразить: какое отношение имеют мать и отчим покойные к тому, что я подолгу мою руки?
— Самое прямое. Долго моешь руки — значит, в тебе сидит боязнь заразиться какой-нибудь болезнью. Боязнь заразиться — это фобия, а фобия — это симптом невроза. А невроз закладывается еще в детстве, из-за отношений с родителями.
— Ох ты, мать честная! — Хорошо еще, хоть Александр Борисович успел дожевать кусок сосиски, а то непременно подавился бы. Оставляя себе время на раздумья, потянулся еще за одной, последней, но новая сосиска показалась ему невкусной, как туалетная бумага в целлофановой оболочке. Неужели его любимый микояновский мясокомбинат снова стал выпускать такую дрянь, как в позднесоветские времена? — Ну и чего ты от меня хочешь?
— Чтобы мы с тобой откровенно разговаривали — как раньше, только еще откровеннее. Чтобы ты мне рассказывал о своих затруднениях, обо всех своих ранних — и не только ранних — воспоминаниях, о своих страхах. Я не враг тебе, Саша, я хочу тебе помочь. И полагаю, у меня есть для этого необходимые предпосылки. За последнее время, так сложилось, я прочла много литературы. Я тебе не только жена, Саша, я…