Разговор происходил в одной из аудиторий консерватории. Юрий, еще не успевший остыть от своей первой в жизни настоящей победы , самый молодой из лауреатов Всероссийского конкурса вокалистов в своей номинации, считавший это настоящим чудом для себя, только-только закончившего консерваторию, ощущал какой-то непреходящий, волшебный восторг, в ауре которого жил: двигался, ел, разговаривал, спал. Даже сквозь сон он чувствовал свое счастье от победы… Он не сразу понял, чего именно хочет от него этот жирненький человечек с такими смешными бровями, да еще забавно причмокивающий во время разговора. Он тогда вообще слабо понимал, чем отличается продюсер от импресарио…
— …Уверяю вас… — он наконец расслышал этого типа, изловившего его в коридоре, где сам он мотался с неопределенной целью, поскольку занятия уже кончились: наступило лето. Такое же холодное и неприветливое, как и нынешний июнь. — Уверяю вас, — повторил толстячок, — что и при двадцати процентах вы станете состоятельным человеком! И я — я! — гарантирую вам не только гастроли, но и известность! Пока — на родине… И, разумеется, блестящую карьеру… Для начала, скажем, в театре Станиславского и Немировича-Данченко… Думаю, мы сговоримся!
Они не сговорились. Поняв, чего именно добивается от него этот человек, представившийся продюсером, Строганов вначале не поверил своим ушам, а потом пришел в настоящее бешенство: восемьдесят процентов своих будущих гонораров в течение пяти — пяти лет! — отдавать ни за что ни про что этому вот мерзкому, а вовсе не забавному типу?! Гарантирующему ему в обмен славу, чуть ли не мировую славу, которой он намеревался достичь сам, честно отдав всего себя музыке, без таких вот мелких мошенников, посмевших протянуть к нему, а значит, и к самому святому — к музыке! — свои жирные лапы?!
Это тогда Юрий был уверен, что мошенник мелкий, а досадный разговор — не более чем эпизод в его жизни. Толстяка он тогда выкинул из консерватории собственноручно, едва ли не за шиворот… Ему, наивному мальчишке, и в голову в тот момент не могло прийти, чем обернется возмущение, которое он испытал. Справедливое возмущение! Так он думал и сейчас, не только тогда… А понимать начал только после того, как в последнем из музыкальных театров Москвы ему вежливо отказали, даже не потрудившись аргументировать. Не помог ни диплом с отличием, ни «лауреатство». Вот тогда-то он и ощутил себя на краю едва ли не пропасти.
Пора было съезжать из общежития, Юрий больше не являлся студентом. Денег на съемную не только квартиру, но и комнату не было. Вот-вот закрывалась на ремонт консерватория, а следовательно, кончался и доступ к инструменту… Вечером того дня, когда его отказались прослушать в последнем и не самом известном музыкальном театре, вахтер позвал Юрия к телефону, ворча на то, что вынужден был тащиться на второй этаж, где Строганов, бывший студент, существовал на птичьих правах.