— Понятно, — кивнул Турецкий. — И, надо полагать, встречались вы тоже всегда в одно и то же время?
— После спектакля Маша уезжала одна, спустя какое-то время я отправлялся следом.
— Какое время?
— Ну… минут, наверное, двадцать, может, немного больше…
— Давайте посчитаем, — прервал его Турецкий, — это может оказаться важным… Итак, насколько понимаю, спектакль завершался в одиннадцать?
— Да, по пятницам — в одиннадцать. Потому что короткий рабочий день, можно было начинать его пораньше, но позже, чем в выходные…
— Хорошо, — кивнул Александр Борисович. — Плюс полчаса вы выжидали, плюс на дорогу… Сколько?
— Ровно сорок две минуты, — вздохнул с тоской Строганов.
— Итого получается, что к дому Краевой вы добирались где-то в десять — пятнадцать минут первого… Верно?
Юрий молча кивнул.
— А она? Она соответственно на полчаса — сорок минут раньше вас, то есть где-то около полуночи Краева была уже дома, — утвердительно сказал Турецкий. — Валерий, что там говорит судмедэксперт о времени наступления смерти?..
— От двадцати трех вечера до трех утра, — моментально отозвался Померанцев.
— Годится, — кивнул Александр Борисович и снова обратился к Строганову: — Продолжайте…
— Ну в ту пятницу я, как уже говорил, катался по городу, пока не решил поехать к Маше, несмотря на поздний час. Я понял, что не могу не помириться с ней, собирался извиниться…
— В котором часу вы подъехали к ее дому?
— Вот тут я вам вряд ли помогу, — невесело покачал головой Строганов. — Я знаю, что была ночь, поскольку улицы опустели, но время… Нет, не знаю, я не смотрел на часы.
— Теперь, если можно, подробнее, — мягко попросил Турецкий.
— Да-да, конечно… Я помню, что, после того как вошел в подъезд, даже лифт не стал вызывать, мне казалось, что пешком быстрее: я очень спешил помириться, через ступеньки перепрыгивал, добираясь до Машиной квартиры… И в первую секунду обрадовался, что дверь приоткрыта, значит, не спит… А потом… Потом я ее увидел и поначалу подумал — Маше плохо стало, она упала в обморок… Нет, я не знаю, что я подумал, не помню!..
Строганов сжал руки, в тишине кабинета хрустнули суставы пальцев.
— Знаете, это было, как в дурном сне… — горько произнес он. — Я увидел кровь, когда схватил Машу за плечи и попытался ее поднять… Потом эту жуткую рану… Потом — пистолет…
— Вы не пытались ее окликнуть в первую минуту, когда думали, что ей просто стало плохо?
— Не знаю, наверное, может быть… Помню, что, когда понял, что Маша мертва, убита… у меня гортань сжало, как петлей, я бы в этот момент и под пыткой не издал ни звука…