— «Я и не рассчитывал, что могу их убить, — подумал старик. — Раньше бы мог. Однако я их сильно покалечил обеих, и они вряд ли так хорошо себя чувствуют».
— Знаю, помню. Это Эрнест Хемингуэй. «Старик и рыба».
— Вы — гордость нашего кафе. Вы объявляетесь победительницей постоянно действующей литературной викторины, — усмехнулся Александр Борисович и внимательно посмотрел на девушку: — Вам лед нужен, Зажигалка. Иначе будет синяк. А подобная особая примета совсем не идет к вашему личику. Сейчас возьму у бармена лед.
— Сам ты синяк, — устало произнесла девушка. — Комплиментщик. Много вас таких развелось.
— Ну, эти-то, кажется, из другой плеяды, — хмыкнул следователь, увидев, что в кафе вернулись двое знакомых Зажигалки. Те подошли к их столику, и вертлявый схватил девушку за руку:
— А ну-ка, пойдем отсюда… Пойдем, кому я сказал! Ты кого себе нашла опять!
Турецкий встал, чтобы подойти к стойке бара, взял палочку. На ходу сказал:
— Девушку не обижайте. А то и я обижусь. Я сейчас вернусь.
— Чего? — презрительно уставился на него вертлявый. — Ты куда пошел, хромой черт?! Я к тебе обращаюсь, инвалид!
Турецкий вплотную подошел к нему. Лицо его было спокойно, только на скулах играли желваки.
Инцидент зашел слишком далеко, чтобы его участники пошли на мировую. Александр Борисович в его исходе не сомневался — в свое время он брал уроки рукопашного боя у чемпиона милицейского спецназа. С парой-тройкой дилетантов расправится играючи.
— Кажется, приятель, вы дипломированный врач. Давно давали клятву Гиппократа?
— Чего?! — протянул вертлявый презрительным тоном.
— Тогда не надо ставить мне диагноз. Он вполне может оказаться ошибочным, — чуть ли не по слогам процедил Александр Борисович и, не давая тому опомниться, ударил его головой в лицо. Вертлявый рухнул как подкошенный. Турецкий же молниеносным движением ноги сильно толканул деревянный стул в сторону хмурого, попал выступающим ребром сиденья по обоим коленям, и тот тоже упал. Сделал это следователь очень вовремя, потому что хмурый уже был готов броситься на обидчика своего товарища. Однако Турецкий действовал на опережение, он опрокинул рывком тяжелый стол на хмурого. От сильного удара тот ойкнул, после чего затих. Стало ясно, что этот противник выбыл из игры. Зато в себя пришел вертлявый, он пытался подняться, да не тут-то было — Александр Борисович бросился на него, словно тигр, и обеими руками придавил палку к его шее. Оставалось нажать, и бедняга непременно бы задохнулся.
Девушка вскочила и от ужаса завизжала…
…Подобно всем другим сотрудникам, Щеткин прекрасно знал, когда можно обращаться с просьбами к начальнику отдела, в котором он работал, а когда — нельзя. Когда у полковника Шапорина хорошее настроение, его можно просить о чем угодно, он последнюю рубаху отдать готов. Если же Михаил Александрович находится в скверном настроении, его лучше обходить за версту. Как-то у полковника сильно разболелся зуб. По его смурному виду можно догадаться, что Шапорин чувствует себя неважно. Тем не менее один молодой оперативник ворвался в кабинет, на радостях не обратил на это внимания и хотел отпроситься, чтобы забрать жену из роддома. Так Михаил Александрович не разрешил. Правда, в обеденный перерыв он съездил в поликлинику, удалил зуб — и сразу ожил. Пришел к этому оперативнику, попросил прощения и отправил его за женой. Тот говорит: «Товарищ полковник, мне еще рано, их в четыре выписывают». — «Все равно езжай. Пока цветы выберешь, то да се». Так и выпер того раньше времени.