Оставшееся до конца дежурства время санитар посвятил ревизии в своем шкафчике. Журналы, которые теперь были ему не нужны, он бросил в мусоросжигатель. Избавился также от "колес" и ампул морфина. Сменил халат на сухой и чистый. Съел "сникерс" - и порядок!
В 7:14 он проведал свою новую "возлюбленную" перед расставанием. В тот самый момент, когда он вошел в двенадцатую палату, раздался дикий вопль Бобо, пробившийся даже сквозь звукоизолирующую дверь. Рыбкин остался безучастен. Он по-прежнему улыбался. Он сразу же понял: для кого-то кино закончилось. Его обострившаяся интуиция подсказывала ему, что этим утром все радикально изменилось. Он вступил в новую фазу существования.
На всякий случай Славик все же потрогал запястье "свинки" и ткнул пальцем ей под челюсть. Пульса не было. Прекрасное тело начало коченеть. Тварь была мертва.
После этого он посетил последовательно оставшихся пятерых пациентов и ИЗМЕНИЛ их всех.
Вскоре на подземном этаже появился санитар дневной смены по кличке Моня. Рыбкин знал, каким будет первый вопрос. Ритуал сдачи дежурства почти не претерпевал изменений в течение многих лет.
- Как "свинка"? - спросил Моня.
- Сдохла, - коротко ответил Рыбкин.
Славик выглядел совершенно невозмутимым. Он все продумал. Он знал правильные ответы на любые, даже самые скользкие вопросы.
Он был готов к служебному расследованию.
После окончания служебного расследования репутация санитара Рыбкина осталась незапятнанной, как крылья голубя мира. Он не получил даже выговора за халатность. Соня Гринберг была признана виновной в нарушении правил личной безопасности. Кстати, оказалось, что еще до того, как труп медсестры был обнаружен, Бобо высосал ее глазные яблоки. Большего он не успел по причине собственной заторможенности.
"Свинку", остывшую до температуры окружающей среды, после констатации клинической смерти доставили в больничный морг, где она пролежала трое суток, а затем была перевезена в другое заведение и неумело расчленена студентами хирургического факультета. Части ее тела и отдельные органы затерялись в неразберихе, один из пальцев послужил сувениром, а другой благородному делу розыгрыша. Уникальный экземпляр коллекции седьмого отделения перестал существовать. Целая эпоха в психопатологии закончилась, не успев начаться.
Бобо, к официально зарегистрированным грехам которого добавилась юдофобия, отделался пирогенной терапией. В результате он прогрелся до сорока градусов, хреново видел и пачкал кровью сортир.
Комиссия рекомендовала усиление режима содержания потенциально опасных пациентов и отбыла восвояси. Зато после этого Бобо буквально ползал перед Славиком на брюхе. Причина была не в усилении режима, а в чем-то другом. В чем именно, Бобо не осознавал. Этого не осознавал даже Рыбкин. Вернее, то, что от него осталось. Тупость, провалы в памяти и периоды глубокой бессознательности удивительным образом сочетались в нем с потрясающей интуицией, абсолютным контролем над организмом, изменившимся восприятием пространства и времени. Его будто принудили смотреть какой-то фильм, но при этом пристегнули к креслу. Иногда действие перемещалось в зрительный зал, и Рыбкин с удивлением обнаруживал себя в гуще событий. Порой это пугало его, но чаще вызывало чувство, близкое к восторгу. Игра - вот что это было. Самая реалистическая игра на свете.