Бобо внушал Мухиной парализующий ужас. Хорошо, что ни разу ей не довелось остаться с психом наедине. Рядом всегда был кто-то - чаще всего санитар Рыбкин. Ужас оказался еще одним крючком, на который тот подцепил свою жертву. Она была для него существом промежутка, а возня с ней могла представляться увлекательной ловлей на живца, но психологически Рыбкин уже перестал быть мужчиной.
Однако мужские функции он выполнял исправно.
"Жилец" обнаружил, что может не только занимать пустые номера отеля, но и создавать новые, населяя их фрагментами собственного раздробленного сознания. Для этого требовался смехотворно малый срок - девять месяцев. Так он впервые усвоил идею размножения. Теперь ничто не могло его остановить.
Он не ощущал разницы между органикой и концентраторами любой другой энергии. Ему пришлись по вкусу виртуальные интерьеры и коттеджи за пределами земной атмосферы.
Следующей мишенью Рыбкина стала Тамара Минаева, переведенная из третьего отделения. Она была печально известна своим радикализмом и тем, что считала нейролептики панацеей от всех бед. Неудивительно, что Минаева переусердствовала. Шесть смертных случаев за полгода в результате изменений крови и развития тромбофлебитов - эта статистика кое-кого не устраивала. Родственники умерших больных подали в суд. Полностью замять дело не удалось. Минаеву "сослали" в седьмое - к тем, у кого заведомо не было родственников.
За глаза ее так и называли - Лепта. В отличие, например, от Сони Гринберг, Лепта была худой, молодой, наглой и жилистой стервой, свитой из нейлоновых канатов, и к тому же лесбиянкой. От нее исходила реформаторская и вредная для здоровья пациентов энергия. Во всяком случае, ей удалось добиться того, что в отделении было возобновлено применение ЭСТ. Первым ее клиентом стал, конечно, Бобо, склонный в последнее время к галлюцинаторно-параноидному закосу.
Более того, Лепта разрешила давать "неликвиду" бумагу и фломастер. Теперь тот был меньше озабочен благополучием "сына" и высвободившееся время посвящал творчеству. Все его опусы Минаева аккуратно приобщала к истории болезни. Лишь намного позже Рыбкин понял, зачем она это делает. А когда понял, не удивился - к тому времени он уже знал почти все о человеческом тщеславии.
Через пару недель после отъезда комиссии Рыбкин заподозрил, что ссылка была умело инсценирована и на самом деле Минаева работала на некую специальную контору, занимавшуюся проблемами внеземной экспансии. Она собирала материал о поведении патологических типов в условиях длительной изоляции. К тому времени выяснилась парадоксальная вещь: при некоторых "особых" обстоятельствах больные прогредиентной формой шизофрении обладают исключительной приспосабливаемостью и выживаемостью, немыслимой для статистически здорового человека, а деперсонализационные проявления, аутизм и кататонические расстройства способны сыграть роль сильнейшего защитного фактора, ограничивающего клапана и своеобразной брони, предохраняющих личность от дальнейшего распада. Таким образом, первыми колонистами на Марсе вполне могли оказаться пациенты седьмого отделения либо "во плоти", либо в качестве доноров мозговых клеток для биокомпьютеров.