В этот момент что-то хлюпнуло у него под ногами. Он посмотрел вниз - на носки своих идеально белых туфель. Они уже не были ИДЕАЛЬНО белыми. На правом расползалось желто-коричневое пятно.
- Это что такое? - тупо спросил Рыбкин у сидящего перед ним манекена (за годы работы санитаром он привык задавать риторические вопросы). - Я спрашиваю, что это такое, твою мать?!.
Славик был ошеломлен. Подобное случалось десятки, если не сотни раз, но сегодня он нервничал, как никогда в жизни. Он был, что называется, на взводе. Спусти курок - и ба-бах!
Пока бабахнуло тихо. Рыбкин всего лишь ударил "свинку" по щеке. Ее голова дернулась и свесилась набок, безучастные глаза уставились в пол. Рот приоткрылся - между зубами стал виден абсолютно СУХОЙ язык. Рыбкин не осознал, что это означает. Злоба зашкалила. В мозгу стучали противные молоточки. Ему хотелось задушить эту тварь, увидеть, как ее глазные яблоки выползают наружу...
Он медленно поднял правую ногу и вытер подошву об упругое покрытие стены. Потом попытался унять дрожь в руках и возбужденное дыхание. Гринберг редко заглядывала в палаты. ("Блядские чистоплюи!" - подумал Славик обо ВСЕХ, кто не был санитаром.) Это давало ему отсрочку.
Он вышел в коридор и аккуратно закрыл дверь палаты. Мускулы его лица были сведены судорогой - на нем застыла пугающая улыбка. Но пугаться было некому. Соня сидела за перегородкой из небьющегося стекла, склонившись над спицами.
По пути в сортир Рыбкин почувствовал боль в пальцах. Оказалось, что он незаметно для себя раздавил ими одну из ампул. На халате образовалось влажное пятно. "Похоже, кое-кто сегодня описался", - сказал подленький внутренний голос, интонации которого, несомненно, принадлежали Соне Гринберг. Рыбкин ощутил, как дергается левое веко. Он поднес ко рту окровавленные пальцы и начал их посасывать...
Затем он постоял в сортире, прислушиваясь к успокаивающему журчанию воды. Бросил в сливное отверстие унитаза остатки ампулы, целую ампулу и нераспечатанный шприц. Во всем этом было мало смысла. Его никто не контролировал.
Он спустил воду. Постоял еще немного. Сплюнул. Слюна была вязкой и тянулась, тянулась изо рта, будто стеклянная нить. Или леска, привязанная к проглоченному крючку. Рыбкину показалось, что кто-то вот-вот начнет вытаскивать наружу его внутренности. Он выпрямился. Голова раскалывалась от внезапно нахлынувшей боли.
Что-то было не так. Плохая работа. Плохие запахи. Плохие люди. Они плохо с ним обращались.
Настолько плохо, что впору было разрыдаться.
В пять часов семь минут утра Соня обнаружила Рыбкина спящим на топчане в мужской раздевалке. Почему бы нет? - она и сама вздремнула с полуночи до четырех. Славик проснулся от одного лишь ее присутствия. Сел. Его тут же бросило в пот.