Заливчиков, конечно же, оказалось три.
Наш двор на Волхонке, начинавшийся за окнами кухни, тянулся в три стороны, был необъятен, загадочен и манящ. Недавно (совсем недавно — лет десять назад), зайдя туда, я поразился — до чего же он, оказывается, маленький.
Так вот, двор был необъятен. Из окон кухни виделся палисадничек с двумя деревьями. По одному из них было удобно залезать на крышу. Левее — у самых ворот — стояла деревянная будочка, пристроенная к дому. Там жил дворник дядя Гриша.
Вправо от ворот тянулись сараи с дровами. Сараи имели множество дверей, запертых на висячие замки. Внутрь можно было проникнуть через крышу, но, собственно, кроме дров, ничего интересного в сараях не было. Интереснее было под стропилами самого дома — там жили голуби, стояли какие-то сундуки, пахло таинственно. Мы залезали туда по пожарной лестнице или по дереву — однажды родители меня застукали и мне здорово влетело.
Напротив кухонных окон через двор располагался дом Грибоедова. Только тогда еще никто, по-моему, не знал, что он — Грибоедова. Пребывал он в полуразрушенном состоянии, и темные его сводчатые подвалы я хорошо помню. Чуть позже у нас там находился штаб.
А дальше двор перетекал в три рукава. Один вел к высокой решетчатой ограде — за ней жили детдомовские. Мы смотрели на них через прутья — как они там гуляют. Контактов не было.
Средний рукав мимо полуподвальных окон, за которыми жил Серега Дундич, вел к низкому и длинному клубу, где бывали лекции, суды, собрания и иногда после них — кино.
Третий рукав вел мимо пожарной лестницы, подъезда, где жили Алька Лебедев и Вовка Деготь, в арку и выходил на Волхонку в самом ее начале — на травяной склон у «Бабьего магазина».
Я предпочитал играть в ближней части двора — рукава казались мне бесконечными и не лишенными опасностей. Однажды в кирпичной стене дома я нашел застрявшую в ней пулю от трехлинейки.
Захаживали во двор точильщик и старьевщик. Оба предваряли свое появление странным гортанным почти нечеловеческим криком. Крик повторялся с равной периодичностью и больше всего был похож на древнее злое заклинание.
Мне тогда и в голову не приходило, что это какие-то русские слова. Уже сильно потом, проигрывая их в голове, я понял, что в одном случае это было Старье берем!
(в одно слово, естественно), а во втором — А вот точить ножи ножницы мясорубки!
Точильщик нес на плече точильный станок — деревянную станину с круглыми точильными камнями на оси и педалью. Выходили из домов хозяйки, выносили пучки ножей, точильщик замедлял ход, ставил свой аппарат на землю, давил ногой на педаль, камни вращались, из-под ножей летели искры — это было безумно красиво. В это время точильщик не кричал, а других, человеческих, слов он, видимо, не знал — молча отдавал хозяйкам их ножи, принимал свои копейки, вскидывал станок на плечо и двигался дальше, и уже откуда-то из-за угла снова раздавался его страшный крик.