— Ты чего зациклился на этих прокладках, Лиходеев? — угрожающе поинтересовался Самарин. — У тебя что, баба не подмывается?
— Так ведь хорошо платят, Иссидор Гурович, — пискнул крысенок.
— Листьеву тоже платили, — напомнил хозяин, решив, что на сегодня хватит наставлений, и, не прощаясь, повесил трубку.
К приходу китаез он переоделся в парадный темно-синий костюм, не забыв прицепить на лацкан звездочку Героя Социалистического труда. Восточные люди, как подсказывал ему опыт, придают особое значение символике: золотая безделушка из числа тех, что преданы анафеме в России, должна была намекнуть гостям на общность идеалов либо на политическую стойкость принимающего их человека. И то, и другое неплохо.
Линь-Сяо-Ши — по собранным сведениям один из крупнейших финансовых воротил, а также влиятельный партийный чиновник в Поднебесной — находился в Москве с приватным визитом и прикатил на скромном светло-коричневом седане в сопровождении всего лишь переводчика и двух узкоглазых горилл-телохранителей. Встречу организовал Шерстобитов, это был далеко не первый контакт такого рода. Китайские товарищи умели просчитывать будущее и хорошо понимали, что российский увалень, растерявший все свои амбиции, стоящий на коленях не только перед смеющимся Биллом, но и перед задыхающейся в собственных испражнениях Европой, скоро вынужден будет явиться к ним за милостыней. В ожидании этого часа они все энергичнее прощупывали некогда задиристого соседа, стремясь уяснить, окончательно ли он пропил свои мозги.
Самарин принял дорогого гостя в изысканном интерьере "бархатной" гостиной по полуофициальному этикету, сердечно, с советским шампанским и заунывной восточной музыкой, негромко льющейся из-за тяжелых портьер; и получил большое удовольствие оттого, что по количеству улыбок и поз, выражающих почтительность и радость, запросто перещеголял маленького китаезу, который еле успевал отвечать поклоном на поклон, рукопожатием на рукопожатие, пока не плюхнулся без сил в подставленное для него огромное кресло, напоминающее трон, где чуть не утонул с головой. Две розовощекие, нарумяненные русские красавицы, завернутые до пят в цветастые балахоны, ярко пылая от избытка целомудрия, бросились к Линь-Сяо и помогли ему сесть более или менее прямо. Худенький китаец от их неожиданного напора покрылся коричневой испариной, но продолжал слащаво улыбаться.
— Покорные славянские рабыни, — через переводчика пояснил Иссидор Гурович. — Снабжаем всю Европу, отдаем за бесценок. Этих двух примите в подарок, уважаемый учитель. Лучших кровей барышни. Останетесь довольны.