– Тут было выдвинуто соображение, что нашим киллером может быть брошенный Толчевой ревнивец, у которого поехала крыша, то есть господин Толстопятов, но, по моему личному убеждению, эту разработку следует отбросить как надуманную. Тем более в связи с появлением Мосластого.
Ирина Генриховна вскинула стремительный взгляд на хозяина кабинета. Она и сама не могла потом признаться себе, что именно заставило ее коршуном налететь на Бойцова. Может быть, презрительно произнесенное слово – «соображение»? Он даже не удосужился заменить его хотя бы на «версию», что еще можно было бы понять и простить, а тут... со-об-ра-же-ние. И концовка: «...эту разработку отбросить как надуманную». Однако как бы там ни было, но она не могла просто так спустить оскорбление, пущенное в адрес ее «Глории». По крайней мере, именно так ей показалось.
Она вдруг почувствовала, как в лицо бросился жар, и резко поднялась со стула. Теперь она уже забыла, что еще совсем недавно сама сомневалась в выдвинутой версии Агеева.
– Владимир Михайлович, а как же угрозы Толстопятова в адрес более счастливых мужчин?! Они были, и их нельзя сбрасывать со счетов. Да и оскорбленное самолюбие униженного женщиной человека. Она ведь не просто размазала его по земле. Она сначала использовала его на все сто процентов, затем смешала его с дерьмом и только после этого выбросила, как ненужный хлам. Подобное не прощается, Владимир Михайлович, тем более не может проститься таким человеком, как Толстопятов.
Переводя дыхание, она замолчала, облизнула кончиком языка слегка подкрашенные губы, повернулась лицом к начальнику убойного отдела и, словно точку ставя в своем монологе, негромко, но зло добавила:
– Не прощается! Это я вам как женщина говорю.
По лицу Бойцова скользнула улыбка. Видимо, вспомнил свое первое оперативное совещание в МУРе, когда кто-то из доброжелателей подверг обидной критике его оперативную разработку, в которую он вложил всего себя.
– Ирина Генриховна, дорогая, я очень прошу вас, не обижайтесь. И не принимайте каждое слово как нечто обидное, направленное против вас лично. Нам же с вами, а вам с нами работать вместе. А что касается вашей убежденности насчет прощения или же непрощения, то я вам могу сказать совершенно обратное. Причем как мужчина.
Кто-то из оперов негромко хихикнул, но полковник только покосился глазом в сторону смешливого весельчака, и смешок тут же прекратился.
– Так вот я могу вам привести примеры из серии весьма достойных людей, о которых не только столичные стервы, но и лимита так