«Владислав, король польский, поняв, что у него не остается никакой надежды на мир с крестоносцами, повелел всем князьям, рыцарям и подданным своего королевства и подвластных ему земель взяться за оружие»
Ян Длугош, польский историк XV века.
Прошел год. Жизнь в Карачеевке протекала мирно и счастливо. Ордынцы больше не беспокоили ее набегами, никаких враждебных выпадов не делал и князь Хотет. По врожденному упрямству не желая примириться с самовольным замужеством дочери, но понимая, что сам он бессилен что-нибудь сделать, Иван Мстиславич рассчитывал только на вмешательство и помощь Витовта. Но последний все время находился в разъездах и в походах против Тевтонского Ордена, с которым в ту пору началась новая война, – встретиться и говорить с ним не было никакой возможности, и Хотету поневоле приходилось ждать. К тому же, вскоре болезнь его сильно обострилась, он почти не вставал с постели и, предчувствуя свой близкий конец, углубился в себя, а все окружающее постепенно стало терять для него значение.
В феврале в Карачеевке случилось радостное событие: Софья родила сына, которого в честь прадеда нарекли Василием. Родился он в тот самый день, когда Карач-мурзе исполнилось шестьдесят восемь лет, – в этом совпадении все усмотрели счастливое предзнаменование, и потому двойной семейный праздник был отпразднован особенно торжественно, с пальбой из пушек, раздачей подарков и обильным угощением для всех дружинников и слуг.
Софья которую до сих пор угнетал разрыв с родителями посоветовавшись с мужем, решила послать им весть о рождении сына, в то же время моля их о прощении. Хотет на это ничего не ответил, но Юлиана Ивановна, видимо, втайне от него, к великой радости Софьи прислала с гонцом драгоценную икону Божьей Матери с Младенцем – свое благословение дочери, и вышитое шелками одеяльце для внука.
Рад был за жену и Арсений. Он в ней души не чаял и был хорошим мужем, а рождение ребенка связало их еще крепче Но сознание того, что он уже отец, глава семейства, вместо законной мужской гордости, с болезненной остротой пробудило в нем совершенно иное чувство, втайне давно его томившее.
«Вот, теперь у меня есть сын, – думал он, – который скоро подрастет и узнает, что и дед его, и прадед, и прапрадед были славными воинами. О их походах и подвигах он услышит много рассказов и будет гордиться ими. А что он будет думать о своем отце, о котором нечего рассказывать?»