Но люди играли, играют и будут играть, сколько им ни тверди, что страсть к игре — порочна. Переубедить их невозможно, как несостоятельны все попытки излечить наркомана. Но можно обратить чужую слабость в свое преимущество. Большинство идет путем шулера, совершенствуя мастерство «заряжания колоды», сброса, «семафора», оттачивая зрительную память и наблюдательность. Страннику изначально запретили использовать трюки в стиле Амаяка Акопяна. Слишком ловкое обращение с колодой выдаст с головой, что называется — рыбак рыбака видит издалека. Вместо карточных фокусов ему поставили видение.
Обычно люди видят лишь картинку, напечатанную на картоне. Но в игре каждая, масть и каждая карта имеют свое достоинство и ценность. И относятся к ним по-разному. Одну берегут, другую стараются сбросить, на третью молятся, поджидая в прикупе. Поэтому ни одна из тридцати шести карт не похожа на другую. Дело даже не в картинке, а в том особенном, если хотите, назовите — аурой, что накапливается в карте. Так, собака по запаху вполне могла бы отличить туза от шестерки, потому что пальцы игрока от удовольствия при виде туза выделяют на микрон больше пота. Знать — мало, важно поверить, и только после этого можно увидеть.
Карта замерла в пальцах Максимова. Он закрыл глаза и постарался увидеть ее. Давно не играл в эту игру, поэтому первый опыт дался с трудом. Картинка постоянно пропадала, так и не набрав нужной яркости. Наконец, он смог разглядеть ало-красные шарики. Рот вдруг наполнился слюной, а язык подвернулся, будто лизнул кислое.
«Пригоршня смородины. Красные ягоды — красная масть. Круглые — черви. Пригоршня — много. Что может быть больше десятки?»
Он перевернул карту картинкой к себе. Десятка червей. Уронил карту на покрывало.
Погладил пальцем рубашку следующей. Вдруг захотелось проверить на вес. Показалась тяжелее предыдущей.
«Кирпич. Тяжелый красный брусок с острыми гранями. Бубновый туз».
Бубновый туз упал на покрывало.
От следующей карты повеяло холодом. Возникло тягостное и неприятное ощущение.
«Будто забрел на заброшенный деревенский погост. Белый снег, черные покосившиеся кресты. Хочется уйти, а ноги ослабли. Глаз не оторвать, а сердце немеет. Десятка треф? Нет, меньше. И не чувствуется симметрии, как у восьмерки. Кладбище же деревенское, на участки не разбито… Девятка!»
Трефовая девятка спикировала вниз.
С каждым разом получалось все лучше и лучше. Картинка, яркая и четкая, вспыхивала в мозгу, едва пальцы касались карты. На двенадцатой Максимов уронил руки.
«Хватит баловаться, — решил он. — Не корову иду проигрывать, в конце концов».