Он многого не знал, и среди всего прочего – как он сам выглядит. Знал только, что на нем нет никакой одежды и что у него стройное, легкое тело – и больше ничего.
Особенно не задумываясь над тем, что делает, он поднял руку, дотронулся до подбородка и понял, что бритва, очевидно, уже достаточно давно не касалась его щек.
Волосы у него были длинными, а когда он посмотрел на свои ногти, то его даже передернуло от отвращения.
И хотя в его сознании возник запрет – он откуда-то знал, что нельзя грызть ногти – омерзение охватившее его от вида длинных, грязных ногтей, было столь велико, что у него не оставалось никакого другого выбора. Зубы у него оказались просто великолепными, и он почувствовал себя заметно легче, когда ногти у него на руках стали короткими и чистыми. С ногтями на ногах он пока ничего не мог поделать.
Кроме мыслей о внешности, его по-настоящему беспокоил лишь один вопрос из множества роившихся у него в мозгу.
Все остальные могли подождать… часы, дни, недели, или целые годы, но вот… Почему ему так хорошо здесь, в Чистилище? Почему он так счастлив и спокоен? Он смутно, но как о чем-то очень близком, знал о существовании Земли – так чувствуешь присутствие женщины, рядом, в темноте.
Вне всякого сомнения, Земля – это «дом». И все же, несмотря на это ощущение, несмотря на любовь к той Земле, о существовании которой он знал, но совсем не помнил, когда оглядывался по сторонам, понимая, что это не Земля, его душу наполнял покой. Дом может быть местом, о котором ты часто думаешь, твердо зная, что он никогда и никуда не денется, но в которое ты, тем не менее, сейчас совсем не стремишься возвратиться. Сейчас, или когда-либо потом.
Когда ему удалось найти крупные, сочные ягоды черной смородины, он съел всего несколько штук. Его организм был еще не в состоянии справиться с большим количеством кислоты. Потом он увидел дерево с большими красными зрелыми яблоками и съел одно. Он ел очень осторожно и понемногу, но вместо того, чтобы отступить, голод становился просто невыносимым. Каждая попавшая ему в рот крошка еды, вызывала новый приступ волчьего аппетита. Он почувствовал, что снова хочет пить и понял, что отошел от ручья. Но гораздо больше, чем о еде он мечтал помыться.
Его бледная кожа казалась чистой, но, судя по тому, как отросли у него волосы и ногти, он понимал, что такое могло произойти только, если ему уж очень давно не приходилось мыться – и он чувствовала себя грязным.
Правда, он подозревал, что времени прошло гораздо больше, чем можно было судить по бороде и ногтям. Идея глубинного сна, или оживления через длительный промежуток времени, не была для него новой. Впрочем, он просто знал о существовании подобных вещей, без каких бы то ни было личных ассоциаций. В глубинном сне жизнь практически замирает, и все процессы замедляются – в том числе и рост ногтей и волос.