Знойным июльским утром 1994-го года по асфальтовой дорожке между корпусов Центра неторопливо шествовал средних лет человек в открытой безрукавке, зеленых шортах до колен и в синей с длинным козырьком кепке. Других прохожих в это время дня здесь было не встретить, разве что спешащего по своим срочным делам, обливаясь потом, солдатика из хозвзвода. Да и тот вряд ли обратил бы внимание на «шатающегося без дела» гражданского, пусть он и вырядился будто здесь пляж, а не воинская часть. Впрочем, гражданским, работающим в Центре, это дозволялось.
Те, кто действительно мог обратить внимание на прохожего в синей кепке и сделать соответствующие выводы или находились сегодня вне территории Центра, или были уже мертвы.
О последних никуда не спешащий прохожий позаботился самолично.
Они были мертвы больше часа, и никто из посторонних не поверил бы, покажи ему окровавленным штабелем сваленные тела, что это всего за несколько минут сделал один-единственный человек. И оказался бы не прав, потому что это сделал действительно он, произнеся в нужный момент и в нужное время всего лишь одну длинную и непонятную, очень странно прозвучавшую фразу. И то, что этот прохожий знал, где, когда и какие фразы нужно произносить, чтобы обыкновенные с виду люди, ни слова не говоря, молча и остервенело принимались убивать друг друга, ставило его в общий ряд с опаснейшими бойцами; с теми, кому не нужно оружия, чтобы защищаться и побеждать; с теми, кто оружие сам по себе. И главное, что прохожий это слишком хорошо понимал.
Он приблизился, вышагивая все так же неторопливо и с достоинством: а куда теперь ему было спешить? — к контрольно-пропускному пункту, где спокойно покуривали двое: сержант и майор.
Майор, дурея потихоньку от жары, с показным равнодушием во взоре наблюдал за прохожим, ожидая, когда тот полезет в карман шорт за пропуском и без особого воодушевления размышляя, что вот было бы неплохо этого интеллигента из шорт вытряхнуть, в сапоги и в наряд к котлам на кухню, а то развели тут, понимаешь, Монте-Карло, а мы страдай… Но прохожий не стал доставать пропуск. Войдя в домик КПП, он остановился перед «вертушкой», приветливо улыбнулся, после чего произнес:
— ТА-А-ОТ ОЛИВА МОШТ.
Черты потных лиц майора и сержанта разгладились и затвердели. Глаза опустели.
Майор выпрямился, уронив табурет, медленным движением вытащил из чехла штык-нож и так же медленно, хотя и аккуратно перерезал горло сержанту. Сержант, не издав ни звука, свалился ему под ноги. После чего майор перерезал горло самому себе. И тяжело осел на дергающегося сержанта, с всхлипом выпустив из легких последний воздух.