Не могли дать леденящего предчувствия неотвратимой опасности. Опасности, которая заставляет мобилизовать все силы, чтобы хотя бы иметь шанс парировать смертоносный удар, а потом, мгновенно собравшись и перестроившись, нанести удар ответный – нанести наверняка, без вариантов и без трусливых откатов на попятную.
– Лечиться тебе надо, Владимир, – время от времени говорил Илья, глядя на брата в подобные критические минуты. – Сгонял бы к психоаналитику.
– Ну да, – отозвался Свиридов. – Ты че... американских сериалов насмотрелся, что ли? «Доктор, у меня такая психологическая травма! Такая кошмарная проблема! Ах, боже мой, я места себе не нахожу! Я так страдаю! У моего попугайчика начался понос!»
Илья только пожимал плечами.
И вся эта жизнь с тупой растратой заработанных на крови других людей денег, все эти жаркие отупляющие Канары и Гавайи с толпами сытых, светлых и равнодушных людей, да и квартира его брата – все это было таким пресным и до безобразия расслабляющим нервы, что порой хотелось плакать от бессилия и жалости к себе и этой бесцельной, тягомотной, стылой и спокойной светлой жизни.
И он бы заплакал, если бы умел.
Единственное, что в данный момент жизни не давало закиснуть в вязком и плотно вбирающем в себя покое, – это азарт. Владимир всегда был азартным человеком и, несмотря на пресловутую военную выдержку, отдавался игре без остатка, даже если играл не он. Ведь дело не в том, кто играет, а в увлекательности самой игры.
И сейчас, судя по всему, в Нижнем его ждала увлекательная игра...
* * *
Он встретился со Знаменским в банке. Один на один. Афанасию нужно было в храм, Полине по делам, к тому же они полагали, что Владимир и Роман лучше договорятся наедине.
– Здравствуй... Стрелец.
– Здравствуй, Шопен, – спокойно ответил Свиридов.
– Ты изменился, – сказал Знаменский. – Несколько лет назад ты был... моложе.
– А ты что же, хотел, чтобы я молодел? Ты тоже изменился.
– Плохо выгляжу?
– Если честно – неважно.
У Знаменского было измятое серое лицо смертельно уставшего от работы и от самой жизни человека. На лбу залегли глубокие морщины, а под небольшими малоподвижными глазами темнели мешки.
И еще – судя по всему, он был болен какой-то тяжелой и неизлечимой болезнью.
А ведь этот человек был одногодком Владимира. Выглядел же Знаменский на все сорок пять.
– Значит, тебя зовут Владимир, – проговорил Роман Валерьевич. – Смешно, правда? Знакомы уже много лет, а не знаем, как зовут друг друга. Мерзкая машина, перемалывающая людей...
– Это ты о «Капелле»?
– И о «Капелле» тоже. Вообще о спецслужбах. Как они делали из нас терминаторов без нервов и чувств, помнишь?