Впустив меня в прихожую своей коммунальной квартиры, где ему принадлежала одна комната, Постников по-братски обнял меня, что, видимо, означало полное доверие. Я огляделся. Стены длинного коридора украшали плакаты «Битлз», жестяное корыто и всевозможные шкафчики, запертые на висячие замки, что свидетельствовало о сложных отношениях обитателей этой «вороньей слободки». Из кухни доносился разговор соседок, где-то раздавался детский визг, в крайней каморке гремела музыка. Сильно пахло жареным луком.
Постников провел меня в свою крохотную комнатку, где на обеденном столе уже стояла бутылка водки, а на тарелках лежала нехитрая закуска. У стены стояли два чемодана, уже, видимо, собранные.
Первую рюмку опрокинули не чокаясь, как на поминках. Я положил на кусок черного хлеба круг вареной колбасы, которую не ел уже полгода, и откусил здоровый кусок, стараясь, впрочем, не показывать, что голод не такое уж редкое явление в стране победившей демократии.
— Ну, так еще раз. Что намерен делать? Чем заниматься? — спросил Постников, как-то жестко глядя мне в глаза.
— Не знаю, — пожав плечами, ответил я. — Я же уже говорил. Потыкался-помыкался и пришел к выводу, что на хрен никому не нужен. Да все мы здесь никому не нужны.
— Это верно, — жестко сказал Постников, наливая еще по одной. — В этой стране мы на хрен никому не нужны. Ты хоть понимаешь, что происходит? В какое дерьмо нас всех столкнули?
— Честно говоря, весьма слабо, — сказал я, намазывая новый бутерброд.
Я действительно слабо ориентировался в обстановке. С одной стороны, мысль о том, что уже не надо ходить на политсеминары и переписывать ленинский маразм в толстые тетради, грела душу. С другой стороны, было совершенно очевидно, что страна попала в чьи-то руки и как эти руки обойдутся с такими, как я, было неясно.
— Так вот. Запомни, мы присутствуем при очередном историческом грабеже России. Этот грабеж готовился не один год и будет длиться не один год. Пройдет много лет, прежде чем грабители трансформируются. Вернее, не они, а их детки. А до тех пор пока грабеж будет продолжаться, тем, кто в нем не участвует, придется туго. Выживут далеко не все. Впереди обнищание большей части населения, превратившейся в балласт, и дикий беспредел, в котором перед такими, как мы с тобой, поставлена дилемма: либо вымирать, как динозавры, либо подаваться в бандиты. Ты балласт. Ты обречен на жалкое существование.
— Знаешь, — перебил я его, — если ты меня позвал, чтобы мордой по столу повозить, то не стоило. И так настроение постоянно как у висельника. А если дело предложить хочешь, то говори прямо. Без предварительной политлекции. Только учти, что в бандиты я пока не гожусь.