Разгоняя собак и повергая в ужас случайных прохожих, цепеневших при виде нашего смешанного греко-фашистского воинства, отряд прогрохотал по мосту к крепости — охрана успела затворить ворота, и уже несколько стрел сразу ударили в конскую броню… Однако… десятник Лито, этот слепой помощник моего Мстиславушки, протянул в узкую щель бойницы кусок бересты, насаженный на острие копья. Это было письмо, начертанное собственноручно Рогволодом-Посвистом и приказывавшее подчиниться новому князю Опорьевскому — Мстиславу Лыковичу и его наместникам. «Боевые жабы», бывшие дружинники Рогволода, подтвердили подлинность документа выкриками вроде: «Эй, брат Гремята, отворяй ворота! Почто своих не признаешь?» Опешившим жиробрегским дружинникам оставалось только подчиниться — все это было удивительно, но походило на правду: не будь на то воля Рогволода, разве позволил бы он вражеской армии пройти через все княжество до самого Жиробрега?
И ворота открылись. «Боевые жабы» Мстислава вошли в крепость как настоящие завоеватели — эти медные всадники с обнаженными тусклыми клинками и зубастыми улыбками на рожах шумно и пыльно растеклись по узким улочкам гостинца, разогнали по темным углам привратников, сторожей и прислугу… И вот — уже повсюду вспыхивают жадные, темно-оранжевые огни факелов, заплясали скользкие, ловкие тени! Город взят! — со звоном разлетается цепь на дверях посадниковой конюшни, и трещит дверной косяк под напором жесткого стального плеча, хриплым человеческим голосом вскрикивает собака и уползает прочь с длинной стрелой в ребрах… Ржавым кинжалом поддет крючок на ставнях, и с улицы уже заглядывают внутрь, в спящие покои: «Эй, хозяин! Ты где? Да не бойсь, мы к вам гостями!» Р-раз: плашмя по темени зазевавшемуся холопу, и — не слезая с коня, по высоким ступеням крыльца — в гости! Перепуганный хозяин — в одной руке топор, в другой — тревожная, заспанная лучинка — выбегает навстречу… «Что?! Кто?! Чего надо?» А в ответ — конский всхрап из-под стальной личины и чей-то пьяный смех: «А что, дочки-то незамужние дома?»
Я почувствовал, как неприятно дернулось веко и в горле стало тесно от злости: эти твари словно позабыли, что горожане сами открыли нам ворота! Ведь не было никакой осады, ни малейшего сопротивления… Вот оно, пьяное торжество вооруженного быдла! Князь развлекается с мельничихой, а дружина тем временем грабит мирно спящий город… Грязные сволочи! — словно вонючим огнем октябрьских пожаров хлестнуло в лицо… Я смотрел, как рогато-горбатая тень всадника, куча потного железа вваливается в двери терема — а рука уже перестала перебирать звенья цепи на груди, она упала на рукоять меча… Пройдет еще тысяча лет, и эти подонки будут вваливаться в двери профессорских квартир… И трамваи на Сенной в марте семнадцатого будут гореть так же жарко и болезненно… как соломенная крыша над голубятней в конце улицы. Пламя будет того же цвета!