— Закройте рот, — сухо предложил я. — Забудьте про неприкосновенность. Немедленно возьмите весь запас…
— Но коррехидор…
— Тихо. Если применить его на Вручем ручье, каков будет результат?
— Льдина диаметром двадцать метров, — сухо ответила девушка. — Точнее… около пятнадцати. Вода в ручье теплее, чем в обычных реках, коррехидор.
— Берите зелье, — кивнул я. — Мчитесь стрелой к тому месту, где тонут погорельцы. Вы сможете добросить мешок до середины реки?
Феклуша обиженно усмехнулась: да хоть на противоположный берег!
— Разрешите идти, коррехидор?
Что? Она еще здесь? (Я уже успел обернуться обратно к экранам.) Бросил через плечо:
— Да. И возвращайтесь немедля.
Хлопнула дверь… Я задумался: лично мне хватило бы пяти минут добежать до нужного места на берегу. Феклуше достаточно двух с половиной. Скорость течения — не менее трех километров в час. Значит, еще за три минуты льдина с вмороженной ладьей сплавится до того места, где дивы доедают собачатину. У бронированных псов есть пять с половиной минут до прихода подкрепления… Если, конечно, хватит студенца и льдина окажется достаточно большой, чтобы выдержать легкое судно…
Ааайизао-о! Страва-ана… стрежень!
На-па-ра! Сто… Рррречнойва лны!
Я вздрогнул — снаружи в землянку донеслись странные диковатые звуки неведомой песни на чуждом языке… Песню орали низким бархатистым икающим басом:
Ааайвы! Плы! Ва-а! Лирас-спис-ны! Е!
Доримедонт Неро вскочил с лавки, тревожно покосился на входную дверь. Что если… Куруядовы дивы приближаются, выкрикивая слова воинственного гимна! Неужели Куруяд обнаружил мой командный пункт? И послал своих громил?
Стень кира! зина! княж… ны!
Чудовищный рычащий голос приближается, с волнением осознал я. Краем глаза поймал неуловимое, неторопливое движение руки Усмеха — хладнокровный ярыга положил ладонь на рукоять топора, зажатого меж колен. Неро выразительно глянул на меня — что это? Атака чудовищ? Будем биться, высокий князь?
На! Пере! Днейстень! Каразин!
Стень кара! Зиннавта! Рой!
Да уж… на эльфийский язык ничуть не похоже, подумал я, ощущая неприятный холодок за воротом кожаного доспеха.
Инна третьей сно варазин!
На четвертой тоже он!
При всей необычности песня вдруг показалась удивительно знакомой…
И на пятой Стенька Разин,
Стенька Разин на шестой,
На седьмой все тот же Разин,
А затем и на восьмой
Небывалая, чудовищная картина медленно вставала пред мысленным взором: одна за другой из-за острова на стрежень наплывали прекрасные персиянки, причем княжны. И на каждой, практически на каждой трудился неутомимый волжский разбойник… Пьяный голос Бисера (ну кого же еще?) захлебывался и почти рыдал, упиваясь грандиозной эпической картиной: