Причина для плохого настроения у Раевой имелась – пятнадцать минут назад в столовой пансионата случилась драка. Причем драка, что больше всего возмущало Раеву, между женщиной и мужчиной. «Немыслимо! Я могла бы понять, если бы так вела себя Уденич. Но эти…»
Раева распахнула дверь своего кабинета и остановилась напротив участников драки.
– Лидия Михайловна, я хочу сказать… – начал Горгадзе.
Раева прервала его одним взмахом руки:
– С вами, Игорь Кириллович, я поговорю потом. Вижу, первую помощь вам уже оказали? Вы свободны.
Горгадзе злобно посмотрел на нее, хотел что-то сказать, но не посмел. Бочком протиснувшись мимо управляющей, вышел из кабинета.
– Виктория Ильинична, я жду ваших объяснений.
Раева опустилась в кресло и взглянула на Окуневу. Вид у той был ужасный. Седые волосы, всегда собранные в пучок, растрепались вокруг головы, отчего Окунева сразу стала похожа на ведьму.
– Чего вы от меня ждете? – огрызнулась бывшая балерина. – Гнать надо вашего Горгадзе отсюда.
– Я разберусь, кого мне нужно гнать, – холодно ответила Раева. – Вы мне не ответили.
– Он убить может кого угодно! – воззвала к ней Виктория Ильинична, тряся головой. – Вы посмотрите, что он со мной сделал!
Раева откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Окунева начала горячо рассказывать о произошедшем, напирая на невозможное поведение Горгадзе и всячески обходя молчанием причину драки.
– Виктория Ильинична, – прервала ее Раева на полуслове, – почему вы накинулись на Горгадзе?
Окунева замолчала и стала старательно собирать волосы на затылке в хвост. Раевой стало смешно. «Просто дети, только довольно злобные и глуповатые».
– Виктория Ильинична, я жду, – напомнила она.
Окунева пожевала губами и неохотно произнесла:
– Горгадзе меня оскорбил. Сказал, что Боровицкий хотел написать книгу о моей юности.
– Что же тут оскорбительного? – подняла брови Раева.
– То, что никто ничего не понимает в моей жизни! – не выдержала Окунева. – Люди здесь говорят немыслимые гадости! Смеют даже утверждать, что я была… была … посредственностью! И такое – мне! Да вы знаете, что мне тогда сам директор сказал: «Вика, я плакал, когда ты выступала!» И после этого…
Лидия Михайловна знала, что останавливать поток воспоминаний бесполезно, поэтому отрешенно слушала. В голове у нее вертелись мысли, из которых она вытащила одну: с Денисовым нужно что-то делать. Он порой проявляет черствость, что родственникам пациентов весьма не нравится.
– Поймите, я не могла не дать ему пощечину! – взвизгнула Виктория Ильинична, врываясь в ее мысли. – Горгадзе сказал, что Боровицкий оставил записи, которые… которые выставляют меня в самом неприличном свете! И мерзавец посмел меня ударить! Его нужно гнать, говорю вам, гнать!