– Игнат, ты куда пропал? – крикнул Танин.
– Иду, – донеслось из комнаты.
– Ты хоть бы майку правильно надел, зачем было так торопиться? – с усмешкой произнес Танин, нарезая сыр.
Появившийся было Игнат снова пошел в комнату и вскоре вернулся одетый comme il faut.
– Представляю, что ты сейчас думаешь, – недружелюбно сказала Лиза, когда Игнат отправился мыть фрукты в ванную, потому что раковина в кухне находилась в полном распоряжении Китайца – он мыл помидоры и огурцы.
– «…И клубок моих мыслей мне никак не распутать…» – иронично улыбнулся Китаец.
– Опять твой Юань, – вздохнула Лиза.
– Да вот, купил тебе «Упсу». Голова-то болит? – Китаец принялся делать салат. – Возьми в кармане.
Лиза поднялась с диванчика и, подойдя к Китайцу, неловко и несмело обняла его. Он деликатно похлопал ее по спине.
– Танин, что бы я без тебя делала!
– Послушай, – он взял ее за запястья и легонько отстранился, – твоя подруга действительно мертва.
Лиза метнулась к столу и зарыдала. Вошедший на кухню Игнат оторопел и бессмысленно завращал глазами.
– Это нервное, – объяснил Игнату Китаец, – пройдет.
Он подошел к Лизе и со спокойным достоинством падре опустил ей на голову свою тяжелую, хотя и довольно изящную руку.
– Ну-ну, – принялся он ее утешать, – ты же сама это установила. Ничего не поделаешь, ей теперь не поможешь, – он казался себе неуклюжим медведем, – мне нужно поговорить с тобой о ее друге.
– Но я уже тебе все сказала, – с новой силой зарыдала Лиза.
– Возможно, ты что-то упустила. Вытри слезы.
Китаец уселся за стол и стал терпеливо увещевать свою расстроенную секретаршу.
«Массо» плавно тронулся с места и, выехав со двора, направился в сторону центра. Затормозив у светофора, Китаец вынул из кармана пачку сигарет и закурил. Как только светофор моргнул зеленым глазом, Китаец включил первую скорость и надавил на педаль акселератора. Сигарета осталась в углу рта. Танин сощурился от дыма. Вечерние улицы приветливо светились рыжими и желтыми огоньками. Вечером он чувствовал себя лучше, особенно зимой. Мягко мерцая, лежащий на тротуарах и дорогах снег рассеивал сумерки, освещал путь и навевал прохладные новогодние сны.
Днем же снег слепил, сиял с какой-то, как казалось Китайцу, излишней помпой, оглушал своей жестокой мощью. Китайцу приходилось жмуриться, надевать темные очки, но и они не спасали от снежного наваждения, преследовавшего Танина на протяжении всей его жизни.
А все началось с того, что отец рассказал ему о Цюй Юане, сановнике царства Чу, изгнанном из своей страны. Юань доверился вероломным правителям Ци и потерял родину. Он был конфуцианцем, хотя и не ортодоксальным. Но главным было другое. Юань был гениальным поэтом, сочинявшим фу и гэши. И опять-таки это обстоятельство само по себе не так бы затронуло Китайца, если бы судьба изгнанника, к тому же жителя Юго-Запада, откуда Владимир был родом, не была судьбой поэта, который сам по себе, будь он древним китайцем или современным французом, по своей сути всегда – изгой.