– И салют-то нечем отдать. Ни одной пушки не осталось, - огорченно вымолвил Печкин.
– Ничего, - тихо сказал Гунько. - Москва всем отдаст салют. Никого не забудет.
– Никого, товарищ старший лейтенант! - воскликнул Аким и покраснел.
В эту минуту земля гулко вздрогнула, качнулась под ногами. Это била по немецкой переправе пушка из соседней батареи.
– Товарищи! - обратился Гунько к разведчикам, когда все было закончено. - Вон рядом с тем подбитым немецким танком... Видите - носом ткнулся в какую-то яму?.. Там упал наш пехотинец. Это он поджег танк. Надо бы посмотреть. Может быть, он тяжело ранен, а не убит...
– Ну-ка, Ванин, ты моложе всех, - приказал Забаров. - Сбегай-ка.
– Разрешите и мне пойти вместе с ним, - попросил Аким.
– Иди.
Сенька посмотрел на Акима, но ничего не сказал.
До танка было метров двести. Ванин добежал до него первый. Еще издали он заметил бойца. Теперь нагнулся над ним и закричал:
– Аким, это Фетисов!..
Фетисов шевельнулся и простонал.
– Товарищ сержант!.. Это мы, разведчики! - тормошил раненого Ванин.
Фетисов приоткрыл слипшиеся, тяжелые веки, узнал:
– Вы... ребята?
– Мы!.. Мы!..
– Ты ранен! Понимаешь, ранен!
– Как ранен?.. Ах, да...
Разведчики подняли его на руки, понесли.
– Постойте, постойте!.. - вдруг взволновался сержант, бледнея и кусая испеченные солнцем, бескровные губы. - А сумка... сумка моя где?..
– На кой черт она тебе сдалась! - не выдержал Сенька.
– Там... там расчеты... они погибнут!
– Ладно, товарищ сержант, - успокоил его Аким. - Сейчас поищем. -Он вспомнил ту ночь, когда они застали Фетисова за исследованием минных осколков и стабилизаторов.
Сумку нашли. Она лежала недалеко от того места, где разведчики увидели Фетисова.
– Большое нам спасибо, ребята!.. - немного окрепшим голосом поблагодарил сержант, принимая из рук Акима сумку и прижимая ее к своей груди.
Фетисова оставили на батарее Гунько. Старший лейтенант обещал отправить его в медсанбат вместе со своими ранеными, когда прибудут повозки.
Распрощавшись со старшим лейтенантом, разведчики стали пробираться в расположение своей роты.
Утомленный день медленно-медленно подходил к концу. От Шебекинского урочища к Донцу ползли лохматые тени, мягко и осторожно, как хирург, ощупывая глубокие раны земли. Из леса тянулись длинные вереницы санитарных повозок. Им навстречу шли легкораненые, некоторые из них несли перед собой, как хлеб-соль на рушниках, белые перебинтованные руки. Дымили походные кухни. Из артиллерийских мастерских, расположенных в лесу, грузовики тащили отремонтированные орудия. Пылили танки, направляясь правее, где еще бой не утихал и где противнику удалось вбить клин в нашу оборону. Живыми зелеными цепочками текло пополнение, тускло отсвечивали каски. По-прежнему над Донцом вились наши штурмовики. Высоко, не видимые глазом, шныряли истребители -там, не прекращаясь, шел воздушный бой. Направлялся на передовую новый иптап, еще не вступивший в дело. Вслед за орудиями, подпрыгивая на неровностях, громыхало несколько походных кухонь. Ехала кухня с полным котлом горохового супа и на батарею Гунько. Старичок повозочный резво помахивал кнутом, понукая своих не слишком шустрых лошадок. Рядом с ним восседал повар.