– Я прошу вас после этого танца больше меня не приглашать, – сказала Ирэн.
Я проводил ее к нашему столику. Она ушла танцевать с другими. Муж рассказывал мне о Милане, о Флоренции, об итальянских художниках. Ирэн танцевала с мужчиной в золотых очках. С ним ей было хорошо, она смеялась. И с тем, который говорил мне о Микеланджело, тоже. Я встал на середине фразы.
– Я только что вспомнил, что мне нужно зайти к одному больному. Чуть было не забыл.
– С ним что-то серьезное?
– Боюсь, что да.
– Тогда бегите. И ни о чем не беспокойтесь. Снаружи было почти так же жарко. Правда, небо было настоящим, хотя и не таким уж красивым, – наполовину запачканное облаками, наполовину – чистое. Никто меня не ждал. Я медленно спустился к Нейи. Мне в последний раз захотелось увидеть ставни комнаты, где спала Ирэн. Любимая мною женщина спала на этой тихой вилле, за которой наблюдал прожектор Эйфелевой башни, мигающий над деревьями.
Мне не оставалось ничего другого, как все забыть или отдаться во власть давно уже сдерживаемой горечи. А я ведь смог поверить в то, что Ирэн «настоящая» женщина; я говорил об этом всем подряд. «Настоящая женщина. У нее чувства и разум находятся в paвновесии». Я вспомнил эту фразу, сформулированную мной однажды в порыве энтузиазма много месяцев назад. За эту фразу мне хотелось надавать себе пощечин. Я уехал. Вернулся в центр. Отправился побродить по бульварам. Везде, на каждом углу, были «настоящие женщины». Для них этот час был последним шансом. Казалось, они уже были готовы отдаться со скидкой. Они обещали золотые горы глупым и невинным тоном, удивившим меня. Та, за которой я пошел, похоже, думала, что мы займемся чем-то отвратительным, и пыталась меня в этом убедить. Она наверняка считала себя грешницей высокой марки. Для пущей важности она стала заранее знакомить меня с предстоящей программой с помощью смешных жестов, которые, по-моему, вряд ли могли заинтересовать ее клиентов.
Если она рассчитывала на грех, то ошибалась. Смертельными во всем этом были лишь тоска и бесконечные истории с деньгами. Я был клиентом и для Ирэн. Только она могла разбудить мое воображение. Она умела разговаривать, умела вести себя. У меня в ушах все еще звучало щелканье замка ее сумки, когда, по случаю именин или дня рождения, я пытался заставить ее принять от меня немного наличных денег. Она отказывалась. Я настаивал. В конце концов нас примиряла крокодиловая пасть ее сумки. Она раскрывалась и в одну секунду проглатывала деньги…
То был мой последний приступ раздражения за этот вечер. Я выпалил в воздух последнее ругательство в адрес Ирэн. Как и предыдущие, оно обрушилось мне же на голову. Я испробовал все, что мог, чтобы почувствовать отвращение к Ирэн, все, что только было простого и не требующего никакого усилия воли. Мне удалось почувствовать отвращение только к самому себе. Но и это было полезно. Мои слабые попытки, мои скрытые усилия освободиться от Ирэн привели к своеобразному разрыву. Смелое решение пришло извне, но совершенно случайно.