Юля подняла глаза на Китайца. Ее лицо оставалось безучастным и скованным, неподвижным, точно маска, а потом ее губы распустились в какой-то вымученной полуулыбке, и она пробормотала:
– Это очень похоже… наверно, желаемое за действительное… слишком сильно хочу… как тогда.
Китаец страшно переменился в лице при этих ее словах. Свиридов не мог и представить, что это маловыразительное раскосое лицо может выражать такую гремучую смесь противоречивых чувств: сомнение и ужас, изумление и… радость, что ли? «Что он, сошел с ума?.. Или это я схожу, – подумалось Владимиру. – Да нет. Не с чего».
Не только Китаец переменился в лице. Орехов вскинул пистолет на Китайца, двое уцелевших сотрудников «Грома» предостерегающе придвинулись к нему, но Орехов, словно обезумев, отшвырнул одного из них, а из рук второго вырвал автомат и бросил на пол. Лицо Вадима было страшным.
Свиридов не понимал, что происходит. Какое-то сумасшествие.
– Ты сказал, что следует замочить всех, – грозно выговорил Вадим Дмитриевич, не убирая с мушки крутящего в руках «нож выживания» ошеломленного Китайца. – Я просто-напросто выполняю твой приказ. Вот и все.
Юля покачала головой и выговорила:
– Этого не может быть. Ты же умер.
Взгляд Китайца помутнел, видно было, что «серый кардинал» с трудом сдерживается от бурного выплеска эмоций.
– Я тоже думал, что ты умерла.
– Значит, это ты…
– Значит, это я. Я не хотел, чтобы ты видела меня таким, дочка.
– Я тоже не хотела, чтобы ты видел меня такой, папа.
Свиридов крутил головой, точно только что вынырнувший на поверхность ныряльщик. «Дочка»… «папа»? Что это еще за идиотизм?
– Довольно телячьих нежностей, – сказал Орехов. – Ребята, держите их на мушке. И Китайца тоже.
– Но… – начал было тот, у которого Орехов вырвал автомат, однако Вадим с такой силой ударил его, что он, приложившись затылком о полку, рухнул без сознания.
– Хватит!! – загремел Орехов. – Мне надоело! Семейные сцены! Ты, Китаец, все равно остался непригодным для нашего дела, как бы ни корчил из себя идейного вора и не прикидывался в тему! Кто знал, что она твоя дочь? Я же не знал, что личный врач Боцмана, ты… что это ее папаша! Да, я узнал. Позже. Да, я не говорил тебе, потому что ты уже набрал силу, и я хотел иметь рычаг давления на тебя, вот эту девчонку, которую ты считал пропавшей без вести. Я ей другую фамилию дал, да! Я ее в жизнь вывел, ты еще мне благодарен должен быть. Она глупо влипла во всю эту историю с киллерами, и она должна была умереть сегодня, здесь. Правда, это была бы слишком громкая смерть, ты узнал бы о ней и узнал бы ее, и тогда я труп. Я понял, что тебя тоже нужно убирать. И я сделал это.