Павел Кимович, сгорбившись, сидел у окна, когда во дворе показалась знакомая сутулая фигура зятька. Тот шел спокойно, пил сок. Дима никогда не пил спиртного, и Климов помнил, что при первом знакомстве с ухажером дочери он этому обрадовался, но лишь до тех пор, пока не узнал, почему тот не любит выпивать. Кто не знает: героин и алкоголь совершенно несовместимы.
Павел Кимович вышел на лестничную клетку. Было уже поздно, подъезд был пустынен. Он стал у лифта. Лифт тронулся и, загудев, пошел вверх. Павел Кимович молил бога, чтобы к Диме не подсел в кабинку лифта кто-то второй.
Двери открылись. Вышел Дима. Один. Павел Кимович спросил тихо:
– А где Юля?
– А это у вас надо спросить, папаша, – развязно сказал тот, – она мне заявила, что пойдет к папе. К вам то есть. А что вы тут стоите?
Павел Кимович ответил тихо:
– Тебя жду.
Лицо Димы вдруг страшно побледнело, он как-то сразу все понял, попятился и полусогнутыми пальцами стал искать кнопку лифта. Он успел ее нажать, двери раскрылись, потому что лифта никто не вызывал – но это уже не помогло. Павлу Кимовичу показалось, что стены подъезда вздрогнули и стали пульсировать, как на секунду ожившее сердце – когда острая хирургическая сталь, шутя прорезав кожу куртки и собственную Димы кожу, пробила реберные хрящи и вошла в сердце. Климов, как хирург, прекрасно знал, куда следует направлять нож. И у него была отменно твердая рука оперирующего врача. Павел Кимович хладнокровно провернул нож в ране, чтобы до неузнаваемости изменить ход раневого канала и снизить точность экспертизы. Позже он говорил Юле, что никогда прежде не убивал человека, даже нечаянно на операционном столе. Судьба распорядилась так, чтобы первый человек под операционным ножом хирурга Климова умер вовсе не в операционной палате.
Дима упал в раскрытые створки лифта. Павел Кимович надел перчатку и нажал кнопку первого этажа. Лифт поехал вниз.
* * *
Наутро Павел Кимович проснулся от звонка следственной группы в дверь его квартиры. Вернувшись после допроса с подпиской о невыезде, он наконец-то застал дома дочь, молча раздел ее догола (ничего нового в ее анатомии для него уже не оставалось после той злополучной сауны!!) и приковал наручниками к батарее.
Юля плохо помнит то время; все краски мира, даже то немногое, что дает зажатое в четырех стенах комнатное пространство, съела боль. Павел Кимович продержал ее прикованной к батарее, как показалось Юле, тысячелетие. На протяжении всего этого времени он ходил на допросы, где следак, «подогретый» отцом и братом убитого Димы, задавал ему одни и те же вопросы, шел на все провокации, брал на «пушку» в надежде, что «клиент» расколется. К примеру, подсовывал ему следующее: