– В машину их! – приказал майор. – Попозже разберемся! А то они, значит… больно уж подозрррительные. И опять же – Арама…
Избитого Фокина впихнули в ментовский «газик», в отделение для задержанных, в народе именуемое «клоповником». Келья монаха, вырубленная в скале, кажется собором Святого Петра по сравнению с этим отделением в задней части милицейской машины. Вот сюда-то и определили Фокина, чьи руки все еще были связаны за спиной, и полуоглушенного Свиридова, отчаянно отплевывающегося отрывистыми малосвязными ругательствами и, кажется, еще не сознающего до конца, что так глупо и нелепо он не влипал, быть может, еще ни разу в жизни. И ведь как в тупой американской комедии… череда смехотворных, анекдотических происшествий, два трупа в финале, а потом – вот это идиотское задержание, и самое обидное, что он до сих пор не прибыл во Владивосток и не отзвонился Китобою о благополучном своем прибытии.
Свиридов посмотрел на уткнувшегося лбом в стенку Афанасия и укоризненно выговорил, слегка шепелявя:
– Ну что же ты, Фокин, на них так борзо? Они уже и так перепились, сейчас бы еще чуть-чуть, и все нормально! Господи… да чтоб я еще хоть раз взял тебя с собой на серьезное дело!
Фокин поднял на него мутный взгляд, и Влад не увидел в глазах незадачливого священнослужителя ничего, кроме мутной и расслабленной злобы, замешанной на недоумении: как?.. Свиридов говорил с сухой насмешкой в глазах, со скупыми металлическими нотками в пронизанном горечью и недоумением голосе, понимая, что то, как он себя ведет в последнее время, – это по меньшей мере глупо, если не сказать – недостойно. Впрочем, о каком достоинстве может идти речь, когда они, как последние алкаши и воришки, засунуты в «клоповник», а напротив него, Свиридова, глыбой пустопорожнего отекшего мяса расплылся его лучший и единственный друг: жирный амбал, насквозь пропитанный алкоголем, расслабленностью и благоприобретенным ощущением никчемности и бесплодности своего существования. Да и сам он, Владимир Свиридов… нет, наверное, сдает он, сдает. В «Капелле» ни за что не позволил бы он себе влипнуть так глупо.
А ведь были они и сильны, и хитры, как дьяволы, и напряжены жизнью, как натянутая звенящая струна, отзывающаяся на малейшее прикосновение. И знали себе цену. А теперь – теперь в небольших, оплывших жиром мутных глазах Фокина, еще несколько лет назад умных и ясных, плавало, как сыр в сметане, недоумение: что это он говорит, этот Влад Свиридов?.. Что за дальневосточные мусора и что это за кровавое видение со злобными, пытавшимися их ограбить кавказцами?