– Хрен тебе, а не мороженое! – внятно произнес Коробейник и прихватил железную дверь к такому же металлическому косяку и в средней части.
– Что происходит?! – кинулся к Тохтарову вышедший из ступора священник.
– Бунт, – тихо произнес майор, стягивая китель. Ему было очень больно.
– Давайте я подсоблю, – предложил отец Василий, принял китель и помог расстегнуть зеленую офицерскую рубашку. – Что здесь у вас?
– Пустяки, жить буду, – через силу улыбнулся Тохтаров и посмотрел в сторону двери. – С кем это вы?
Отец Василий судорожно принялся вспоминать новую фамилию Коробейника, но в голову ничего не приходило – фамилия начисто вылетела из головы. Санька был и оставался для него просто Санькой Коробейником, самым надежным боевым товарищем на свете.
– Задержанный Чукалин, – представился майору Коробейник. – Что тут у вас? Помочь?
– Пустяки, – уже спокойнее улыбнулся Тохтаров. – Кишки целы и ладно.
– У вас ребро сломано, – покачал головой священник.
– В живых бы до утра остаться, – покачал головой Тохтаров. – Они всех моих конвойных порезали. Один только Пшенкин живой и остался, закрылся у себя в комнате, даже меня не впустил, гнида!
Отец Василий припомнил свое короткое общение со старшим лейтенантом, еще тогда, и кивнул. Точно, помещение, в котором Пшенкин его допрашивал, изнутри закрывалось.
Топот в коридоре усилился, и вскоре загрохотали железные запоры, и там, за дверью, снова начали кричать:
– Мочи их! А-а, сука! Сюда его тащи!!! Держи, тварь!
– Ты ведь знаешь, что там происходит? – спросил отец Василий Саньку.
Коробейник отрицательно покачал головой.
– Я только знаю, что они что-то готовили, – сказал он, косясь в сторону Тохтарова. – Кто-то с кем-то что-то не поделил.
– Похоже, я знаю, – застонав, сел поудобнее майор. – Там ковалевские прихвостни с остальными схватились.
– И что теперь? – развернулся к нему отец Василий. Он уже все понял. Ковалев чужими руками «балласт» убирает – тех, кто под него не пошел. По крайней мере более разумного объяснения у него не было. Но что из этого последует, священник просчитать не мог.
– Не знаю, – покачал головой Тохтаров. – Но если Ковалева не снимут, я даже не представляю, что будет.
* * *
Они просидели так часа полтора. Некоторое время в коридоре еще кричали – истошно, внадрыв, но потом крики стихли, и по коридору начали беспрерывно бегать, явно таская волоком что-то тяжелое.
– Трупы выносят, – прокомментировал Санька.
Тохтаров молчал. Служебное положение не позволяло ему распространяться на этот счет с арестантом, но, глядя майору в лицо, отец Василий видел – так плохо Марату Ибрагимовичу никогда не было, и совсем не из-за физической боли.