Боб потребовал и получил еще один аванс. Когда позвонила Норин, он вел себя бесцеремонно.
В день свидания на исходе утра он позвонил, чтобы договориться наверняка. То есть попытался. Телефонистка сказала, что весьма сожалеет, но номер отключен. Он добрался до Бронкса на такси. В доме было пусто. Там не осталось не только людей, там не осталось ничего. Остались обои, и только.
Много лет тому назад, примерно в возрасте первой сигареты, Боб поклялся самыми страшными клятвами о неразглашении, и приятель повел его глубокой ночью (скажем, в половине одиннадцатого) по мирной улице в предместье. К стене гаража была приставлена лестница - она не доходила до самой крыши и Боб с приятелем взобрались на нее, совершив усилие, которое в ином контексте заслужило бы полное одобрение учителя физкультуры. Крыша представляла собой отличный пост для наблюдения за приготовлениями _перед-отходом-ко-сну_ молодой женщины, по-видимому, не знавшей, что шторы можно опускать. Внезапно в другом доме зажегся свет и упал на крышу гаража, молодая женщина увидела эту парочку и заорала, а Боб, вцепившийся потными руками в парапет и пытавшийся дотянуться потными ногами до лестницы, обнаружил, что лестницы там уже нет...
То же самое чувство он испытал теперь.
Помимо ошеломления, паники и недоверия он почувствовал еще и раздражение. Потому что со всей остротой понял, что повторяет сцену из старой кинокартины. Сцена почти точно воспроизводила бы реальность (кино), окажись на нем потрепанная форма, и ему захотелось не то заплакать, не то захихикать. Исключительно из приверженности к сценарию он довел этот фарс до конца: принялся бродить по пустым комнатам, звать обитателей, спрашивая, нет ли кого в доме.
Никого не было. Не было ни письма, ни записки, ни даже надписи "Кроатан", вырезанной на дверном косяке. Однажды, среди сгустившихся теней, ему послышался какой-то шум, и он стремительно обернулся, смутно надеясь увидеть ослабевшего м-ра Бенсона со светильником на свином жиру в руке или, может быть, престарелого негра, который со слезами в голосе скажет: "Масса Боб, эти янки, они весь хлопок пожгли..." Но там ничего не оказалось.
Он поднялся на крыльцо соседнего дома и обратился с расспросами к пожилой даме, сидевшей в кресле-качалке. "Ну, _мне_ уж точно ничего не известно, - сказала она капризным, тонким, как бумага, голосом. - Я видела, как они садились в машину, все приодетые, и спросила: "А куда это вы все _едете_, Хэйзел?" ("Хэйзел?" - "Хэйзел Бенсон. Вы, кажется, говорили, будто _знакомы_ с ними, молодой человек?" - "Ах да. Да, конечно. Продолжайте, прошу вас".) Ну, я сказала: "Куда это вы все _едете_, Хэйзел?" А она сказала: "Настало время перемен, миссис Мейчен". И все они рассмеялись, замахали руками и уехали. А потом пришли какие-то люди и все упаковали и увезли на грузовиках. Вот! "Куда же они все _уехали_?" спросила я у них. И что вы думаете, хватило у них простой любезности, чтобы _сказать_ мне, ведь я здесь пятьдесят четыре года прожила? Ни словечка. Ох..."