– Вы напрасно смеетесь, Владимир Иванович, – хмуро глядя на Полунина, ответил Бирюков. – Положение более чем серьезное, и мне не до шуток. А уж вам тем более.
– Вот удивили так удивили, – произнес Полунин. – Предыдущий посетитель говорил, что это у меня тяжелое положение и мне не до смеха. Он даже предлагал мне помощь, но я решил не злоупотреблять терпением этого доброго самаритянина и послал его на хер.
– Вы напрасно сделали это, – ответил Бирюков. – Я думаю, это было бы удачное решение для всех. Войну в городе надо закончить.
– Не я ее начал, – угрюмо ответил Полунин.
– Но вы можете положить ей конец, – парировал Бирюков. – Некоторое время назад я говорил с господином Томашевским, он готов выплатить за ваши акции крупную сумму. Этих денег будет вполне достаточно, чтобы вы могли прожить спокойно и безбедно весь остаток жизни где-нибудь в другом городе, а лучше в другой стране.
– В ваших устах это звучит как «в другом мире», – с сарказмом ответил Полунин. – Подумать только, Сатаров договорился с Томашевским! И они вдвоем, расстреляв мою семью и убив моих друзей, теперь шлют мне в качестве парламентера продажного ментяру, который готов ходить на цырлах перед любым бандитом, который больше заплатит.
Лицо Бирюкова побелело от злости.
– Ну вот что, Владимир Иванович, я уже довольно наслушался ваших неуместных колкостей. Но я использую все свое влияние, чтобы не допустить больше кровопролития и беспредела. Если подпишете, выйдете отсюда завтра, и я прослежу, чтобы вы убрались из моего города подальше. Если не подпишете – пеняйте на себя…
– Слушай, начальник, ты отсюда сам выйдешь или как предыдущий визитер? – оборвал Бирюкова Владимир.
Подполковник выпрямился, презрительно вскинув голову, и произнес сквозь зубы:
– Ну смотри у меня, гад, даю тебе несколько часов. Утром тебя переправят в областной изолятор, и там я с тобой поговорю по-другому.
Он развернулся и решительным шагом вышел из камеры. Стоявший все это время за его спиной пожилой крупный сержант с пышными темными усами бросил задумчивый взгляд на Полунина, потом, звякнув связкой ключей, развернулся и, выйдя из камеры, в который уже раз закрыл дверь.
Полунин посмотрел на часы – времени было три пятнадцать ночи. Он лег на бок на настил, поджав под себя ноги и подложив руку под голову.
Он пытался уснуть, но не мог этого сделать. В голове роились тревожные мысли о своем будущем и особенно о будущем своего сына.
Периодически эти мысли прерывались неожиданными воспоминаниями.
Единственный раз они все вместе ездили на Кавказ в санаторий – около трех лет назад. Полунину было достаточно скучно все эти пятнадцать дней, да и Антон едва ли запомнил этот отпуск, поскольку ему тогда было всего три года, однако сейчас Полунин оценивал это событие как одно из самых счастливых в своей тяжелой и трудной жизни.