Смерть помешала Салтанову увидеть окончание Арсенала. Когда и как не стало художника — ответа нет. Документы, так старательно перечислявшие работы мастера, его занятия на каждый день и час, обошли кончину Салтанова. О ней можно судить лишь по приходо-расходной книге Оружейной палаты, в которой появилась в 1703 году запись: „Февраля в 27 день по указу великого государя подьячему Андрею Беляеву выдать от прихода денег дворянина Салтанова Ивана жене его вдове Домне за многие мужа ее службы и непрестанные работы на поминовение души ево… окладу ево сто рублев“.
Последняя страница истории „кизилбашския земли живописца“ была дописана. Оставалось добавить, что понадобилось несколько человек и около десятка учреждений, чтобы передать функции и обязанности одного Ивана Салтанова. И в них, их деятельности, почти без остатка растворилось когда-то столь хорошо известное москвичам и ценимое ими имя.
Всю жизнь испытывал я неизъяснимое влечение к старым домам и забытым усадьбам. Талант архитектора в них заметно тускнел, зато становились такими очевидными превратности человеческих судеб, тщета надежд и вечность бытия.
И. М. Снегирев. 1842 г.
Научной дискуссии не было. Да по тем временам и не могло быть. В годы самой вдохновенной и жестокой борьбы с космополитизмом, изгнания из советского быта и истории всего иноземного академик Игорь Эммануилович Грабарь осмелился высказать предположение, что знаменитый московский Пашков дом — тогдашняя Ленинская библиотека — представляет собой творение не великого русского зодчего Василия Ивановича Баженова, а какого-то, по существу, безвестного французского архитектора кавалера де Герна.
Правда, никаких документальных подтверждений авторства В. И. Баженова не существовало (их нет и до сих пор), а аналогичные по стилю, по архитектурному „почерку“ чертежи подмосковного Никольского-Урюпина несли полную подпись кавалера. Правда, сравнительный анализ Пашкова дома с Царицыном, неосуществленным проектом Большого Кремлевского дворца, очень немногими связываемыми с именем Баженова домами выглядел совсем неубедительно, а родство с постройками Никольского-Урюпина и соседнего Архангельского бросалось в глаза с первого взгляда. Аргумент, выдвинутый против старейшего и опытнейшего историка русского искусства, не подлежал опровержению: все лучшие постройки, где бы и когда бы они ни были возведены, должны принадлежать национальным мастерам. „Очередное помешательство“, по едкому замечанию Игоря Грабаря.
…На пожелтелом листе старой гравюры дом рисовался огромным, в крутых ступенях высокого фронтона, тесно поднимающихся под черепичную кровлю этажей, в наплывах могучих каменных волют, отчеркнувших углы широкого фасада. Целая крепость среди россыпи рубленых домов, амбаров, банек и частоколов. Первая мысль о Голландии стиралась привычным обликом старой Москвы, еще не успевшей по-настоящему ощутить ветер петровских перемен. Впрочем…