— Что вам нужно? — спросил спокойный ровный голос.
— Я, э-э, я думал, что это церковь, и зашел сюда на богослужение, — промямлил он.
— Церкви здесь больше нет, это частный дом, — произнес спокойный голос. — Если вы хотите выйти, то дверь у вас за спиной.
Он повернулся, а она высветила лучом фонаря ручку замка. Он с радостью схватился за нее, и дверь распахнулась настежь. И тогда, уже на самом пороге избавления, он снова обернулся и помедлил, не в силах устоять перед ее притягательной силой. Но луч фонаря уперся ему прямо в лицо и совершенно ослепил. Теперь она его наверняка узнает, а он не увидел ее даже мельком. Он постоял в нерешительности еще минуту, но она не отводила фонаря от его глаз. Понимая, что все козыри у нее в руках, что всякие объяснения и нежелательны, и невозможны, он поспешно нахлобучил шляпу и неуверенно шагнул в туман, который, казалось, стал еще плотнее и превратился в непроницаемый сплошной мрак.
По чистой случайности он услышал, как чуть поодаль высаживает пассажиров такси, и, подбежав, велел шоферу доставить себя как можно скорее домой. В конце концов таксист привез его к дому, хотя кружной путь занял немало времени. Добираясь к родному порогу, доктор Малькольм имел полную возможность осознать, какую беду он мог бы на себя навлечь, продолжая действовать в том же духе. А тут еще полученный в госпитале выговор и понимание того, что он вел себя как последний дурак и скотина, — словом, в собственных глазах он пал ниже некуда. А в его унылой квартире не нашлось ничего, чем он мог бы отвести душу.
Он был крайне необщителен, не имел ни друзей, ни увлечений, ни каких-либо интересов вне работы. Пробившись сквозь созданный им защитный панцирь, любой пустяк отдавался в нем острой болью, ибо смягчить удар ему было нечем. Не было ни друга, с которым можно было бы поделиться, ни ничего такого, чем мог бы отвлечься разум. Более того, этот убийственно серьезный человек со своим железным чувством долга был просто неспособен посмеяться над собственными слабостями. Единственным утешением, которое подарила ему жизнь, была эта его женщина из сновидений — и вот только что она ослепила его лучом фонаря и достаточно прозрачно намекнула, что если он немедля не уберется прочь, она вызовет полицию. Уж ему-то хорошо были известны побудительные мотивы этаких пожилых сластолюбцев, которые гоняются по улицам за порядочными женщинами. Да и ей, вероятно, тоже, если она была женщиной светской, на что указывало ее самообладание в неприятной ситуации. Как же молено было ей объяснить, что он вовсе не такой хам? Да никак. Все, что он мог сделать, — это оставить ее в покое. И вот теперь он должен принести в жертву свою мечту, как приносил в жертву все, чего требовала жизнь, и ограничиться единственным, давно знакомым делом — своей профессией. Стоило ему раз сойти с этой привычной тропы, как он тут же оказался в беде.