Невесть откуда свалившиеся упреки совести относительно его обязанностей на приморской вилле он отмел как проявление донкихотства. То, что он делал, никому не причиняло вреда, а благословение и покой, приносимые всем этим, просто не имели цены. Один раз он уже пытался всему положить конец, и результатом этой попытки был такой взрыв эмоций, что испытывать его вторично он не хотел. Какой же смысл отказываться от его женщины-мечты, которая никому не мешала, а ему так бесконечно помогала?
Он немного постоял, глядя в окно туда, где на другом берегу стояла церковь, скрытая в этот час утренним туманом; и вдруг, совершенно не повинуясь рассудку, он громко закричал:
— Боже мой! Не хочешь же Ты отнять у меня даже это!
Реакция на этот неожиданный всплеск эмоций была настолько мощной, что он невольно вцепился в оконный переплет, сотрясая и гремя им, как в бурю.
Проковыляв через всю комнату, он рухнул в кресло и спрятал лицо в потертую подушку.
— Нет, — пробормотал он, — это слишком. Я никогда с этим не смирюсь.
Ему казалось, что он давно уже перерос всякие религиозные предрассудки, но некий гибридный образ ревнивого-Иеговы-доброго-Иисуса, внушенный ему с детства, все же вырос перед его глазами, — не то идол, не то ангел. Идол был ему ненавистен, но ангельская часть образа обладала для него болезненной притягательностью. Он почувствовал, что вот-вот расплачется, совсем по-детски.
Это и разрушило все чары. Взъярившись на самого себя так, как он никогда не гневался на самых тупых студентов, он сорвал воротничок и галстук, окунул лицо в таз с холодной водой, растер голову полотенцем так, что она стала похожа на живую изгородь; затем, ругаясь, словно ефрейтор на плацу, водворил воротничок на место; завязал галстук так, будто душил удавкой кровного врага; наспех причесался, выдирая волосы; схватил медицинскую сумку, даже не проверив, что в ней, и впервые за всю историю госпиталя явился на лекцию с опозданием. Его лекция и последовавший за нею обход в клинике для всех, кто при этом присутствовал, были сущим адом.
Своих частных пациентов в кабинете на Уимпол-стрит он принимал в тот день почти так же, как в клинике, но поскольку, давая направления на консультацию, лечащие врачи всегда предупреждают пациентов, что их ожидает, то ничего из ряда вон выходящего не произошло. Одна дама забилась в истерике, еще двое детей отчаянно разревелись, но, за исключением этих мелких неприятностей, все на первый взгляд шло как обычно. У доктора Малькольма было одно из тех лиц, на котором даже удар топором не отразился бы, а его регистраторша, пожилая медсестра, разумеется, ни о чем не подозревала, все относя за счет его весьма раздраженного состояния.