Текст обрезан, продолжение строчки не поместилось. Они не могли набрать датскую букву «o» в его имени. Это и бросилось в глаза. Поэтому я и запомнила его.
Когда я отправляюсь домой, садится пылающее солнце. У меня бьется сердце.
В тот самый момент, когда я вхожу в дверь, звонит телефон.
У меня уходит целая вечность на то, чтобы отодрать красный скотч. Я чувствую, что это должен быть механик. Что он, наверное, множество раз пытался дозвониться.
— Это Андреас Лихт.
Голос едва звучит, как будто он простужен.
— Я хочу предложить вам немедленно приехать ко мне.
Я чувствую вспышку раздражения. Я не из тех, кто может привыкнуть к приказам.
— Это обязательно сегодня?
Раздается сдавленный звук, как будто он сдерживает смешок.
— Вы заинтересовались, не так ли… Трубку вешают.
Я стою, не сняв пальто. В темноте, потому что не успела зажечь свет. Откуда у него мой номер телефона?
Я не люблю суетиться. У меня на сегодня другие планы.
Я оставляю камики и снова иду в копенгагенскую ночь.
Спускаясь вниз по лестнице мимо двери механика, я останавливаюсь. Я чувствую искушение взять его с собой. Но я называю это чувство слабостью.
В кармане у меня лежит фломастер, но нет бумаги. На пятидесятикроновой купюре я пишу: «Южная гавань, Свайербрюгген, стоянка 126. Буду позже. Смилла».
Эта записка является компромиссом между моей потребностью в защите и моей уверенностью в том, что планы, которые удается сохранить в тайне, лучше всего осуществляются.
Я беру такси до электростанции Южной гавани. Должно быть, паранойя механика из-за телефонов начинает распространяться и на меня, но мне бы не хотелось оставлять заметные следы.
От электростанции надо идти минут пятнадцать.
Теперь даже машины спят. Кажется, что город совсем далеко.Но на пустынных улицах, по которым я иду, виден, однако, отсвет его огней. Время от времени на иссиня-черном небе рассеянные ракеты прожигают полосы света и взрываются. Звук отдаленного взрыва не сразу доносится до меня. Сегодня новогодний вечер.
Улица не освещена. На фоне более светлого неба подъемные краны — застывшие силуэты. Все закрыто, погашено, брошено.
Свайербрюгген — это белая поверхность в темноте. Свежевыпавший, лежащий на льду снег матово сияет, концентрируя тот слабый свет, который есть в пространстве. Здесь до меня проехала только одна машина, я иду по ее следу.
Дощечка на планке все еще закрыта полиэтиленом. С маленькой надорванной мной полоской. Набережная, трап и часть палубы очищены от снега. Несколько ящиков переставлено, чтобы освободить место для поддона с красными канистрами. Если не считать снега, канистр и темноты, все так, как вчера.