Мы звоним Ландеру из телефонной будки. Он все еще в своем кабинете.
— А если судно называется «Кронос»? — говорю я.
Он отходит от телефона и снова возвращается. Проходит какое-то время, пока он листает страницы.
— В «Регистре судов Ллойда» их пять: танкер для перевозки химических веществ, приписанный к Фредерикстаду, песчаная драга в Оденсе, буксирное судно в Гданьске и два, относящихся к группе «генеральный груз», одно в Пирее, а другое в Панаме.
— Два последних.
— У греческого водоизмещение 1 200 тонн, у второго 4 000 тонн. Я протягиваю механику шариковую ручку. Он качает головой.
— С цифрами у меня т-тоже проблемы, — шепчет он.
— Есть фотография?
— У Ллойда нет. Но есть несколько цифр. 127 метров в длину, построено в Гамбурге в 57-м году. Ледового класса.
— Владельцы?
Он снова отходит от телефона. Я смотрю на механика. Его лицо в темноте, иногда фары машин высвечивают его — белое, озабоченное, чувственное. И под чувственностью нечто непреклонное.
— В «Морском справочнике Ллойда» судовая компания называется «Плеяда», зарегистрирована в Панаме. Но имя по виду датское. Какая-то Катя Клаусен. Никогда о ней не слыхал.
— А я слыхала, — говорю я. — «Кронос» — это то, что мы ищем, Ландер.
Мы сидим на кровати, прислонившись спиной к стене. Шрамы вокруг его запястий и лодыжек в этом освещении кажутся черными, металлическими браслетами на фоне его белого обнаженного тела.
— Как ты думаешь, Смилла, мы сами все определяем в своей жизни?
— Только детали, — говорю я. — Серьезные веши происходят сами по себе.
Звонит телефон.
Он снимает скотч и выслушивает короткое сообщение. Потом кладет трубку.
— Может быть, тебе стоит поискать туфли на высоком каблуке. Бирго хочет сегодня вечером встретиться с нами.
— Где?
Он загадочно улыбается.
— В сомнительном месте, Смилла. Но оденься красиво.
Он несет меня на руках вверх по лестнице. Я пытаюсь вырваться из его объятий, и мы приглушенно смеемся, чтобы не привлечь к себе внимание. В Кваанааке, в моем детстве, жених в ночь после свадьбы нес невесту к саням, и они уезжали, а вслед за ними с гиканьем гнались гости. Иногда и сейчас так делают. Тот час, который мне теперь предстоит провести в одиночестве, чтобы переодеться, мне заранее кажется долгим. Мне хочется попросить его остаться, чтобы все время можно было его видеть. Он еще не вполне утвердился в моем мире. Его грубоватая мягкость, его массивность и неуклюжая вежливость все еще как сон наяву. Но всего лишь как сон. Я вытягиваюсь, хватаюсь за дверной косяк и сопротивляюсь, когда он хочет опустить меня на пол. Я провожу пальцами вдоль верхней петли. Два кусочка скотча оторваны, и краешки щекочут кончики моих пальцев.