В конце концов я лег, скрючившись невероятным образом и вцепившись руками в торчащие неровности камня. Я ни о чем не думал, просто лежал и скулил, как скулят иногда собаки, этим звуком выдавливая из себя страх и боль. Понемногу дыхание успокоилось, боль унялась, страх ушел, и я слушал, как в темноте ворочается море, огромное, жуткое, готовое поглотить любого, кто осмелится бросить ему вызов. Я ждал, когда море поднимется и заберет меня. Конечно, оно не желало отпускать свою добычу. Кому суждено утонуть, того не повесят, иначе зачем воде гоняться за мной?
Я еще что-то бормотал, пока не впал в забытье. Куда-то исчез, не могу сказать, что заснул, – нет, это не так. Просто лежал, вслушивался в шорох поднимающихся ко мне волн, пялился глазами в темноту, иногда терялся, исчезая в этом холодном, наполненном ветром мраке, и тогда начиналось нечто странное.
Я видел какой-то призрачный свет. Он был холодным, синим и сверкающим, так иногда выглядят звезды в осеннюю прозрачную ночь. Он звал меня.
Мне было страшно, поэтому я не шел на зов, хотя не раз пожалел об этом. Разве не там меня ждало избавление от всего неприятного? Возможно, стоило спросить об этом жрецов, они общаются с богами и смогут сказать, что мне привиделось между сном и явью. Свет звал и тускнел, исчезая в просыпающемся утре.
Казалось, прошла вечность, прежде чем наступило утро. Тогда стало ясно видно, как подо мной колыхалось свинцово-серое море, всего в метре от уступа, на котором я лежал. Вокруг высились голые серые скалы, на которые вряд ли можно было взобраться.
Много вокруг было серого, мир словно перекрасился. Именно тогда, корчась от холода и страха на маленьком уступе, где едва помещался, я понял, насколько велик серый цвет, ибо он может все на свете сделать унылым и пасмурным.
Ветер с рассветом стал утихать, волны перестали вздыматься так высоко, как раньше. Прошло еще какое-то время, и море стало отступать. Гибель моя откладывалась еще на один день. Куда я от него денусь? Кому суждено утонуть – тот захлебнется в луже.
Никогда еще не радовался я так солнцу. Оно сама жизнь – нет его, и смерть начинает бродить в тусклом мраке. Я согрелся, прошло не больше получаса, как от моей одежды пошел едва видный парок, а холод из груди стал уходить и вместе с ним безнадежность и тоска. Когда мои руки окончательно согрелись, а пальцы начали сгибаться, я решил спуститься вниз.
Правда, сначала осмотрел себя и не поверил собственным глазам – на мне не было ни одной царапины, только запекшаяся кровь на руках и лице, но она легко оттерлась, а под ней оказалась здоровая кожа, словно и не было этого сумасшедшего бега в темноте с падениями и болью. От ночного кошмара осталась только грязь и запекшаяся кровь на одежде.