– Конвой! – громко крикнул Виноградов.
На зов начальника полиции явился надзиратель – золотом сверкнула бляха на головном уборе. Приосанившись, он бодро произнес:
– Я, ваше благородь!
– Вот что, голубчик, убери этого типа с глаз долой!
Оставшись в одиночестве, Григорий Леонидович открыл папку с делом Епифанцева. Небольшое досье, прямо надо сказать, – всего-то несколько листочков, но что-то подсказывало ему, что в ближайшее время оно должно пополниться новыми данными. Вытащив из дела лишнюю фотографию, он уложил ее в конверт вместе с остальными фотографиями и аккуратно поместил в саквояж. Наверняка господин Епифанцев где-то оставил после себя нелестную память.
* * *
Гостиница «Заря», несмотря на столь броское название, располагалась на самой окраине города, где кабаков и прочих питейных заведений было больше, чем жилых домов. Место гиблое, нехорошее. Пропивалось и прогуливалось здесь все до последней копейки, до последних рваных сапог.
– Ваше высокоблагородие, вы бы уж один-то не шибко туточки разгуливались, – взмолился полицейский. – Народ-то здесь уж больно шальной проживает.
– Ничего, братец, как-нибудь управлюсь.
В гостиницу «Заря» Григорий Леонидович направился в сопровождении околоточного надзирателя. Высоченный, вымахавший в коломенскую версту, он уверенно направлялся в сторону гостиницы. Немногие прохожие, встречавшиеся на его пути, почтительно приподнимали шапку, непременно приговаривая:
– Здрасте, ваше высокоблагородь.
В ответ околоточный лишь сдержанно кивал.
Кафтан из темно-зеленого сукна безукоризненно отглажен, стоячий воротник с оранжевым кантом стянут шерстяным галстуком военного образца. Шаровары из серо-синего сукна с оранжевой верхушкой заправлены в сапоги, начищенные до зеркального глянца. Околоточный иной раз останавливался – очевидно, для того, чтобы созерцать свой облик на сапогах, а потом вновь двигался далее, пугая напускной сосредоточенностью местных обитателей.
У пивной четверо мастеровых громко бранились. Ругань была серьезной и ожесточенной, грозила перерасти в нешуточную драку.
Похлопав для убедительности широкой ладонью по кобуре из черной глянцевой кожи на оранжевом шнуре с трехцветной гайкой, он громко закричал через улицу:
– Мать вашу!… Вот я вам ужо! Будете у меня баловать!
Ругань мгновенно смолкла. Приподняв картузы, мастеровые едва ли не враз приветствовали полицейское начальство:
– Здравия желаю, ваше высокоблагородь!
Для верности помахав пудовым кулаком, околоточный важно и степенно направился дальше. Обернувшись к поотставшему Виноградову, сдержанно заметил: