– Дойдет, не волнуйся, – усмехнулся предводитель.
Я пожал плечами и покосился на освободившуюся после Макса доску.
– Надо спешить, – подал голос грузный светловолосый парень, на вид самый старший из всех, не считая Дворжека. – А то цепь событий снова начала входить в зону статистических вероятностей.
– Ненавижу спешку! – недовольно пробурчал Альберт.
Мне давно не приходилось стоять на серфе, но это, как велосипед – раз научился, потом худо-бедно все равно сможешь кататься, быстро восстанавливая навыки. Раньше, кстати, лет пятьдесят назад, винд-доски использовались для десантирования с крейсеров, но потом их посчитали слишком громоздкими. Сейчас для выброса отряда винд-труперов используются либо отстяжные штурм-тросы из кевланировой нити, по которым десантники скользят на микроблоках, как пауки, либо пара-кайты из генерируемого заплечным активатором вакуум-поля. Но мне серф нравился. В нем, кроме всего прочего, есть эстетика стремительности, свободы скольжения… А впрочем, это уже эмоции. Сунув ноги в петли, я нажал на гике клавишу генерации паруса, а пяткой придавил контроллер поворота антигравитационного привода. Доска взмыла вверх, шверт, дающий ей курсовую устойчивость в магнитном поле Земли, вышел автоматически. Подхваченная свежим ветром матчасть чуть накренилась, задрала нос и легко вышла на курс в режиме аэроглиссирования. Чуть увеличив высоту полета, я рассмеялся. Все же эйфория от гравиосерфинга легко смывала с ткани реальности любые проблемы. Даже побег с каторги, сопровожденный убийством охраны. Даже полную неизвестность впереди. В ней тоже был дополнительный кайф, в этой неизвестности. Взяв курс крутой бакштаг, я подождал сопровождающую команду, сменил галс и пошел за ними в кильватере. Ветер звенел в тончайшей пленке паруса яркой радостной нотой. Если прислушаться, можно было услышать, как в этой ноте звучит слово «Свобода».
Но только поднявшись метров на тридцать, я заметил странную вещь – в округе никого, кроме нас, не было. То есть вообще никого из возможных свидетелей произошедшего. Валялся сбитый гравиомобиль, в котором меня везли, топал в сторону древней, заросшей сиренью бетонки Макс… И все. Ни на земле, ни в небе больше не было ни одной живой души. Я посчитал это добрым знаком. Как минимум, некому будет передать наши приметы полиции. А может, при изрядной доле везения, мне дадут чуток пожить на свободе. Поймать-то все равно поймают, но перед каторгой каждый глоток свежего воздуха обретает особую ценность.