— Смотрите, блядь, — прошипел на прощание участковый. — Я вам этого не забуду!
С этого дня наш дом перешел на осадное положение. Наташу, Максима и Иванову мы отправили на автобусе в город, окна в комнате задвинули шкафами, а на чердак посадили наблюдателя с дробовиком. От администрации заповедника вести перестали приходить еще неделю назад, местные инспектора от знакомства с нами открещивались, так что мы оказались словно подвешены в пустоте.
Из обещанных нам Остроумовым “бесплатного проезда, двух базовых лагерей, питания, формы, оружия и транспорта” мы видели пока что только дом с мухами, но ни еды, ни каких-либо субсидий на питание нам не перечисляли. Про транспорт, оружие и форму я даже не говорю: у нас были только выданные Благодетелем бушлаты да одинокий Крейзин помповик.
Пуще того, оказалось, что Остроумов, сосватавший нам эти чудные каникулы, уже две недели как уволился с должности заместителя начальника охраны. Со своего прошлого места жительства он уже съехал, и где он теперь — в администрации заповедника ни слухом, ни духом. Так что мы остались одни не только в финансовом, но и в морально-юридическом плане. Выходило, что никто нас сюда вроде как и не звал.
Постепенно припасы у нас стали подходить к концу, все чаще приходилось продавать перекупщикам в Гоголево что-нибудь из личных вещей. За спальник давали два литра самогона или четыре ведра картошки, резиновые сапоги ценились несколько ниже. За Крейзин рюкзак предлагали просто-таки баснословную цену: ведро самогону и столько картошки, сколько унесем. В Ручьях дела с едой обстояли несколько лучше, вот только администрация заповедника тут ни при чем: пищу нашим инспекторам носили тамошние браконьеры.
Так мы и жили, спиваясь и стремительно нищая, покуда к нам неожиданно не вернулся брат Кримсон. Он приехал на машине вместе с парой своих друзей, лелея надежды организовать в Гоголево скупку парной говядины. Но скупкой говядины в Гоголево занимался Муса, так что пришлось Кримсону вместо этого скупить все пиво в обоих деревенских магазинах.
Жить в осажденном доме Кримсон отказался, вместо этого поселившись у одной девицы из Гоголево. Звали ее Ирка, родом она была из Сертолово (это такое местечко под Питером), а в Гоголево оказалась по настоянию родителей. Проще говоря — была сослана на лето за наркоманию, распутство и непробудный алкоголизм.
Это была мировая девка, быстро получившая между нами трогательное прозвище Ира Ангел. Благодаря ее заботе (ее сводный брат держал в Гоголево самогонную лавку) мы быстро отъелись, отпились и повеселели. Вместе с ней и ее братом мы еще пару раз ходили в Свиную, где вышел в том числе и вот какой случай.