Лена наконец все поняла.
– Глупый, – сказала она. – Это не настоящая летучая мышь. Это просто татуировка у него на плече. Кстати, ты ведь не мог ее видеть – он был в халате. Откуда ты знаешь?
Из ответа Лена поняла, что богомол увидел татуировку на фотографии из журнала, которая отпечаталась у Лены в памяти. Но дело было не в татуировке, а в том, что ухо тьмы услышало тьму. Понять, что именно богомол имеет в виду и чего хочет, было очень сложно: его бессловесные переживания прошли сквозь сознание Лены как радужная рябь и исчезли.
– Ты можешь говорить словами? – спросила Лена с досадой.
– Могу, – неожиданно сказал богомол человеческим голосом. – Только это будут твои слова, а не мои. И смысл этих слов тоже будет не мой, а твой. Но если хочешь, я буду говорить твоими словами и смыслами.
У богомола оказался уверенный и одновременно доверительный баритон, позаимствованный у радиодиктора, которого Лена часто слышала в FM-диапазоне. Лена догадалась, что этот голос богомол тоже нашел в ее памяти.
Только поговорить в этот раз все равно не удалось – кончилась смена.
* * *
В следующий раз Ботвиник, как и обещал, привел ребят. Кроме него их было трое. На всех были белые махровые халаты, и, судя по распаренным щеками и мокрым волосам, они только что посетили какие-то водные процедуры. С собой они принесли карты и бумагу для записей.
Один визитер произвел на Лену довольно серьезное впечатление. Во-первых, из-под его халата торчали не голые ноги, как у остальных, а генеральские брюки с широким красным лампасом. Но дело было даже не в лампасах. Он чем-то напоминал майора в пятнистом камуфляже, который делал уколы перед сменой – но не просто походил на него лицом, а как бы воплощал предельное развитие такого человеческого типа (если бы пятьдесят майоров, голодных и свирепых, заперли в темном подвале, через неделю открыли дверь и выпустили единственного оставшегося в живых, а потом еще двадцать лет растили его до генерала, возможно, получилось бы что-то похожее). Но, как ни странно, это жутковатое лицо казалось рядом с румяной рожицей Ботвиника по-детски беззащитным.
Остальные двое выглядели уныло – один был бородатым крепышом, похожим на инженера из сектантов, а другой почему-то все время поворачивался к Лене согнутой спиной, и она его толком не разглядела. Оба вели себя заискивающе и были, судя по всему, какой-то подчиненной мелюзгой.
Если Ботвиник и помнил про Лену, он никак этого не показал.
Убрав со стола закуски и напитки, гости расселись на круглом диване и стали играть в преферанс. Вскоре один из них попросил «отключить музон», и до конца смены Лена с подругами наслаждались забытым бездельем и тишиной, которую нарушали только голоса игроков.