Джерома Джоунза это не убедило:
— «Юнкерс-86» — всего-навсего «ящик», сделанный джерри. Да, у него хороший потолок, но он медлителен, и если его засечь, то сбить не составляет труда. Это тебе не супермен из американских комиксов, который двигается быстрее Летящей пули.
— Знаю. Я не об этом. Мы не можем увидеть самолет на такой высоте, даже если он там есть. А если он еще и движется с такой скоростью, то даже корректировщик с биноклем не успеет его как следует рассмотреть. Нам нужны бинокли, соединенные с радаром, чтобы точно знать, куда смотреть. О, проклятие! Опять эта чертовщина… Они странно ведут себя.
— Да, слишком странно, — согласился Гольдфарб, уставившись в экран и мысленно переводя пятно в изображение самолета. — На сей раз они движутся медленнее обычного.
— И их больше. Намного больше, — сказал Джоунз. Он повернулся к Гольдфарбу. В зеленом сиянии катодной трубки любой человек выглядит крайне странно, но сейчас напарник Давида казался особенно бледным и щеточка его усов была единственным пятном на худом, заостренном лице.
— Давид, мне кажется, что это никакие не помехи в цепи. Они — настоящие.
В его голосе Гольдфарб впервые уловил нотки страха.
Жуткий голод терзал Мойше-Русси. Он-то думал, что постные дни и посты, предшествующие великим праздникам, научили его переносить голод. Однако они подготовили его к жизни в Варшавском гетто не более, чем изображение озера может научить человека плавать.
Он перебегал от одного затемненного участка к другому, и длинное черное пальто болталось на нем, как кусочек ночи. Прошло уже немало времени после наступления комендантского часа, который начинался в девять. Если какой-нибудь немец увидит его, Мойше проживет ровно столько времени, сколько будет развлекаться палач. При каждом вдохе страх раздувал ноздри, заставлял большими глотками втягивать зловонный воздух гетто.
Но голод был сильнее страха; к тому же жертвой немцев можно было оказаться и в любое другое время дня и ночи. Всего лишь четыре дня назад нацисты напали на евреев, которые пришли в здание управы на улице Лешно, чтобы уплатить налоги, немцами же установленные. Нацисты ограбили евреев, взяв не только то, что, по их утверждениям, те были должны, но и забрав все, что оказалось у них при себе и на себе. Грабеж сопровождался ударами и пинками, как напоминание евреям о том, что их ждет в дальнейшем.
— Мне такого напоминания не требуется, — прошептал Русси.
Он был коренным жителем Волынской улицы и находился в гетто с тех пор, как Варшава сдалась немцам. За два с половиной года не многие уцелели в этом аду.