Потом я вижу тех, кто прибывает к месту будущего боя на машинах и автобусах. Бойцы тоже молоды, красивы и целеустремленны. И каждый готов убивать, убивать и убивать.
И я, повторяя слово в слово, спрашиваю самодовольно-холеных кремлевских вершителей судеб человеческих: что же вы, суки, сделали со страной, зачем открыли заслонки преисподней и выпустили полчища черной ненависти.
Ненависть, как битум, заполняет наши города, наши дома и наших детей. Наши дети растут, чтобы убивать? Наши дети растут, чтобы быть пушечным мясом для ваших эксклюзивных войн? Наши дети растут, чтобы умирать во славу вашего властолюбивого тщеславия?
Вы питаете надежду, что вам и вашим детям получиться выжить в условиях тотальной ненависти? Ошибаетесь, господа, ненависть, как черная оспа, косит всех. В живых останутся единицы. Они будут жить и процветать, истекая гнойной гнилью гноя. А вместо глаз — кровоточащие раны, похожие на жидкие рубиновые звезды Кремля.
И я кричу в отчаянии:
— Ребята! Пацаны! Братва!
Но они меня не слышат, они не хотят слышать и понять, что оружие надо направить в сторону бесцветных и неполноценных от своих комплексов, прячущихся за бастионом кирпичной стены…
И начинается бой — и пули рвут молодые, красивые тела, и трава орошается кровью, как росой, и пороховая гарь заполняет все свободное пространство. И последнее, что я успеваю увидеть в этом страшном сне, как пуля пробивает висок моему лучшему другу и окровавленный кус мозга летит арбузной коркой в синюю синь синей вечности…
Пробуждение ужасно — такое впечатление, что моя голова продырявлена пулями со смещенным центром тяжести. В окне — синь утра. Сосредоточившись, понимаю, что, помимо меня, на гробовых досках ещё двое — аутист и барышня-крестьянка.
Я заставляю себя подняться и выйти на улицу. Утренняя синька, холодное солнце, роса на траве, как кровь. Я вспоминаю сон — вещий сон, и понимаю, что надо сделать все, чтобы остановить битумный поток ненависти. Чем? Призывами к добру и свету? Просветительскими призывами? Нет! И нет! Кровь за кровь! Смерть за смерть!
Чтобы выполнить миссию народного мстителя нужно, прежде всего, чтобы этот зорро был в рабочей форме и не походил на кусок спрессованного дерьма.
По тропинке спустился к речке Тырновке. Туманные клочья висели над тихой стылой водой. Она была свинцова по цвету и пугала своей вытрезвительной беспощадностью. Прыгать или не прыгать? Не лучше ли вернуться в теплую постель и нежиться на гробовых досках? Не-е-ет! Срывая на бегу одежду, прыгаю в водянистый плюмбум.
А-а-а! Было впечатление, что я сиганул в раскаленный поток металла. Замахав руками и ногами, мое тело, трезвея до конца дней своих, помчалось со скоростью малого тоннажного судна к противоположному бережку. И обратно. И ещё раз. И ещё много-много-много раз!