Ленни все смотрел на дверь, возле которой она только что стояла.
– Ей-ей, она хорошенькая.
Он восторженно улыбнулся.
Джордж быстро взглянул на Ленни и сильно дернул его за ухо.
– Слышь, ты, дурак полоумный, – сказал он со злобой. – Не смей даже глядеть на эту суку. Что бы она ни сделала и что бы ни сказала! Видал я таких! Через нее живо за решетку угодишь! Держись от нее подальше.
Ленни попытался освободить ухо.
– Я ничего не сделал, Джордж.
– Известно, не сделал. Но когда она стояла у двери и выставила напоказ свои ноги, ты не отвернулся.
– Я ничего плохого не думал, Джордж. Честное слово, не думал.
– Так вот, держись от нее подальше, потому что через нее в два счета пропадешь, а уж я в бабах толк знаю. Пускай Кудряш отдувается. Сам виноват. Перчатка с вазелином! – сказал Джордж презрительно. – Небось он и сырые яйца глотает да выписывает по почте всякие патентованные снадобья.
– Мне здесь не нравится, Джордж! – воскликнул вдруг Ленни. – Это плохое место. Я хочу уйти отсюда.
– Ничего не поделаешь, Ленни. Надо обождать, покуда денег не заплатят. Мы уйдем, как только можно будет. Мне самому здесь нравится не больше, чем тебе. – Он вернулся к столу и снова принялся за пасьянс. – Нет, не нравится мне здесь, – повторил он. – И я сам убрался бы отсюда с превеликим удовольствием. Вот только накопим малость деньжат и непременно уйдем, доберемся до верховий Миссисипи и станем золото мыть. Может, будем тогда зарабатывать по нескольку долларов в день, вот и накопим.
Ленни живо наклонился к нему.
– Уйдем, Джордж. Уйдем отсюда. Здесь плохо.
– Придется обождать, – обронил Джордж отрывисто. – А теперь помолчи. Сюда идут.
Из умывальной послышался плеск воды и звон тазов. Джордж разглядывал карты.
– Пожалуй, не мешало бы и нам умыться, – сказал он. – Но мы ведь не пачкались.
В дверях появился высокий человек. Под мышкой он держал измятую шляпу, свободной рукой расчесывал длинные черные мокрые волосы. Как и все, он носил синие джинсы и короткую бумажную куртку. Причесавшись, он переступил порог с королевским достоинством, видно, это был не последний человек на ранчо. Служил он старшим возчиком и мог управлять разом десятью, шестнадцатью, а то и двадцатью мулами, мог убить кнутом муху на крупе коренника, не причинив ему ни малейшей боли. Держался он спокойно и величественно; стоило ему заговорить, и все сразу же умолкали. Авторитет его был велик, и ему всегда принадлежало решающее слово, шла ли речь о политике или любовном приключении. Звали старшего возчика Рослый. Моложавого, продолговатого лица, казалось, не коснулись годы. Ему можно было дать и тридцать пять, и все пятьдесят. Он умел угадывать недосказанное, говорил медленно и веско, со знанием дела. Руки его, длинные и тонкие, всегда двигались изящно, как в индийском танце.