Немой же благодаря деду выжил. Впрочем, был он до того дня вовсе не немым, звали его Лют, в крещении Андрей. Был он парнем медвежьей силы, молчаливым и угрюмым: редкий односельчанин мог похвастаться, что видел, как Андрей улыбается. Из той сечи на Палицком поле он, так же как и дед, вышел калекой. Половецкая сабля начисто снесла ему три пальца и половину ладони на левой руке, а наконечник копья пробил горло, навсегда лишив голоса. В довершение всех бед, через несколько месяцев после ранения, Немой лишился единственного близкого человека – матери.
Деда Корнея после всего случившегося он почитал как отца родного, и как-то так незаметно получилось, что стал Немой еше одним членом его семьи. Вплоть до того, что переселился жить в пристройку на дедовом подворье, в которой когда-то, в благополучные времена, обитала холопская семья. Никто и не удивился тому, что, когда Дед подался в пастухи, Андрей последовал за ним.
Четвертым в их компании был конечно же Чиф. Пушистым черно-рыжим шариком он катался по всему пастбищу, каким-то чудом умудряясь не попасть под копыта или на рога, но почти каждый день попадая в свежие коровьи лепешки, с соответствующими последствиями для экстерьера и аромата.
Вот эта-то компания и послужила толчком для пробуждения в теле мальчишки из села Ратного личности Михаила Андреевича Ратникова из города Санкт-Петербурга.
В тот день – самый обыкновенный, ничем в череде других таких же дней не выделяющийся – дед в положенное время развел костерок и принялся кашеварить. Так уж почему-то получилось, что соль оказалась у Мишки, а что-то еще – то ли сало, то ли лук – у Немого. Дед подозвал обоих к себе, они протянули, не слезая с коней, требуемые продукты, и тут появился Чиф, по обыкновению благоухающий навозом и несущий в зубах не то крысу, не то еще какого-то мелкого зверька, вероятно предназначенного стать его долей в общий котел.
«Трое в лодке, не считая собаки. Ирландское рагу».
Мысль ударила словно электрический разряд. И вовсе не похож был Чиф на фокстерьера Монморанси из книги английского писателя, но почти дословное воспроизводство ситуации, описанной Джеромом Клапкой Джеромом, стало тем не менее ростком, из которого начало стремительно вырастать дерево воспоминаний.
«Я, Ратников Михаил Андреевич, проживающий: Санкт-Петербург, улица… Мама моя! Получилось! Я живой, я молод, я свободен! Впереди целая жизнь…»
– Михайла, ты чего? Андрюха, лови его, падает!
Очнулся Мишка уже на земле оттого, что Немой плескал ему на лицо воду, а Чиф ее тут же слизывал. Все-таки эмоциональный всплеск был очень мощным, и детский организм благоразумно отключил сознание, ставшее на какой-то момент настоящим «вулканом страстей», как бы банально это определение ни звучало.