Обсуждался вопрос о том, чтобы показать ее детскому психиатру. Но у Рейда было столько дел, а Элеонор была так занята мальчиками и, кроме того, сама мысль о психической болезни была слишком нежелательной.
С ребенком провели несколько психологических тестов и на этом остановились, надеясь, что со временем все придет в норму.
Но Сибил не становилась лучше. Ее взгляд все больше уходил в себя, удалялся, и ее игры стали еще более странными. Часами она сидела одна, не издавая ни звука и не пытаясь выйти из комнаты. Казалось она никогда не спала. Обычные детские развлечения, как игрушки, музыка, радио оставляли ее равнодушной. Она либо запиралась со своими цветными карандашами и кипой книг с картинками, либо просто смотрела в окно. И все же ее родители отказывались признать, что их дочь больна. И для этого у них была особая причина.
Ланкастеры, подобно многим семьям, чье огромное состояние передавалось из поколения в поколение и чьи браки заключались лишь среди узкого круга людей из высшего общества, развили в себе врожденное чувство солидарности со своим кланом. Они терпеливо относились к особенностям людей своего класса, к странностям, которые сочли бы эксцентричностью или умопомешательством у людей, не принадлежащих к их кругу. Все помнили кузена Дениса, ипохондрика, который вечно таскал с собой коробку с таблетками и звонил своему врачу по шесть раз за день. И еще пример знаменитого дяди Монтэгю Ланкастера, которого сотни раз арестовывали за магазинные кражи. Бабушка Леони в молодости была нимфоманкой. Джорджия, любимая кузина Рейда, несколько лет была глубоко убеждена, что злые врачи вставили радио в один из ее зубов. А знаменитая беспорядочность сексуальных связей мужчин Ланкастеров в некоторой степени отражалась на их сестрах, которые были расположены к невротическим болезням, часто вызывающим болезненные сердцебиения. Известны также два, а может и больше, случая самоубийств.
Да, в семье Ланкастеров было много людей со странностями, впрочем, также, как и в семье Элеонор. Так что вполне нормально, что особенность грустного характера Сибил воспринималась как должное, это ей прощалось и вежливо игнорировалось. Помимо того, она была девочкой, а судьба девочки в клане вряд ли могла сравниться с будущим Стюарта или Хэла. Так что ребенок вел себя, как хотел, и проводил большую часть времени с одной или более нянями, играя с самим собой и встречаясь с членами своей семьи только за обедом так, как будто они были чужими друг другу и только развлекали девочку по вечерам. Сибил была гостьей в своем собственном доме, и, казалось, она знала это. Ланкастеры были готовы к тому, чтобы разрешить и прощать ей все. Но они не открывали ей свои объятия или сердца, поскольку она сама не облегчала им этой задачи, когда у нее появлялась такая возможность. Ее пол и темперамент были против нее, так уж повелось. Ряды семьи стояли так же крепко, как и известняковые стены особняка на Парк-Авеню.