Звонок. Схватить телефон цепкой лапой. Нажать кнопку.
Цэцэг?! Амвросий? Георгий? Витас из Иерусалима?!
Хайдер?! Соскучился, герой…
А может… Архип?!
«Архипка, — глупая, безумная запоздалая страсть и горечь неожиданно, как девчонку, захлестнули ее, — Архипка, козел, негодяй, а вдруг это ты… А вдруг это ты, мой сумасшедший пацан…»
Але, здравствуйте, это Ефим Елагин, — раздалось в трубке холодно, весело. — Мне бы Ангелину Андреевну.
Она проглотила слюну.
Ангелина Андреевна у телефона. Ефим, брось притворяться. Ты же прекрасно знаешь, что я живу одна.
Честное слово, я не знал, что ты живешь одна, прости. Я думал, это девочка-горничная подошла. У тебя такой молодой голос.
ПРОВАЛ
Перезарядить пистолет. Вот так, так. У пистолета одни достоинства, у револьвера — другие. Самое трудное — выследить того, кого ты хочешь убить. Нет, и не это самое трудное. Самое тяжелое — это метко выстрелить, чтобы не тратить патроны. И опять не так. Выстрелить — и умело, искусно уйти. Убежать. Так, чтобы тебя никто не увидел. Не заметил. Не взял твой след. Не взял тебя на мушку.
Видишь, сколько всяких трудностей ждет того, кто всунул башку в хомут делания смерти. Смерть оказалось делать очень трудно. Утомительно. Она оказалась простой, тяжелой, будничной, обычной. Но от этого не менее страшной. Прицелиться? Пожалуйста. Выстрелить? Как делать нечего. Но когда человек, в которого ты, сжав зубы, выпускаешь пулю, падает — ничком или навзничь, лбом об асфальт, подогнув неловко руку, разевая рот в предсмертном крике, ты все равно испытываешь страх. В смерти, которую ты рождаешь, нет ничего священного. Она проста и подла. Убивая, ты берешь на себя миссию Бога. Ты не дал жизнь, но ты отнимаешь ее. Это уже извращение. А где чистота? А чистоты просто нет. Нет чистой крови. Нет чистой жизни. И чистой смерти — тоже нет. Все выпачкано — в грязи, в обмане, в земле, в крови.
А когда ты уйдешь от погони, самое трудное — не заплакать.
Не плакать, не плакать.
Не ронять лицо в ладони. Не трястись, сгорбившись.
Лучше закурить сигарету. Затянуться — до самых корешков прокуренных легких.
* * *
— Вы видели, как он убежал?!
Больные сжались в комок на своих кроватях.
Леонид Шепелев! Ты видел, как, когда он исчез?! Говори!
Ленька Суслик вытянул шею, как гусь.
Да я… да ничего… вроде бы тут мотался… а потом брык — и нетути…
Больной Стеклов! Вы видели?! Отвечайте! Быстро!
Солдат сидел на койке, как всегда, выпрямив спину. Он держал на коленях миску. Миска была пуста. Еды в ней не было. Солдат смотрел прямо перед собой белым пустым взглядом.