В Казанскую губернию входили шесть провинций — Казанская, Свияжская, Вятская, Пермская, Пензенская, Симбирская.
Число жителей в губерниях было неодинаковым. В Казанской губернии насчитывалось до 2,5 миллиона человек, русских и нерусских (не считая башкир, живших на северо-востоке губернии; их число неизвестно); в Оренбургской — тысяч 400—500. В основном это были нерусские ясачные люди (башкиры, татары, чуваши, мордва, удмурты, мари, ногайцы, мещеряки, калмыки, каракалпаки, казахи и др.), русские крестьяне разных категорий, заводские работные люди, казаки, всякие беглые (из крепостных крестьян, солдат и др.), скрывавшиеся от преследований, раскольники.
Характерную черту края составляло наличие военного элемента. Казаки, помимо Яика, жили с семьями по реке Самаре (переволоцкие, новосергиевские, сорочинские, тоцкие, бузулукские, борские и др. — по названиям крепостей), в Уфимской провинции (уфимские, ногайбакские, табынские, елдятские, красноуфимские), в Исетской провинции (челябинские, миасские, чебаркульские и др.). Обычно в каждом городе или крепости их насчитывалось от нескольких десятков до нескольких сот человек.
Почти три с половиной десятка крепостей Оренбургской губернии, где служили казаки, распределились по восьми дистанциям, или линиям: Самарской, Сакмарской, Рижне-Яицкой, Красногорской, Орской, Верхне-Яицкой, Верхне-Уйской и Нижне-Уйской. В них же находились и регулярные части из солдат, драгун — пять гарнизонных батальонов и три драгунских полка, всего более 6,7 тысячи человек. К началу 70-х годов Военная коллегия поставила вопрос об увеличении войск в губернии до почти 10 тысяч человек (пехота, кавалерия, артиллерия) в составе 10 гарнизонных батальонов и трех легких полевых команд (подвижных отрядов — для военных посылок). Переформирование и пополнение этих частей (после утверждения Екатериной II 31 августа 1771 года предложения Военной коллегии) было начато, но не закончено ко времени Пугачевского движения.
Все эти военные команды, иррегулярные казачьи формирования предназначались для охраны границ, отражения набегов кочевников и, конечно, для поддержания внутреннего спокойствия. А оно-то как раз нарушалось, и довольно часто. Хлопоты властям доставляли и русские и нерусские участники волнений, восстаний, которые именовались властями и помещиками, попами и заводчиками не иначе как «бунтами», «мятежами» «подлой черни».
Возмущения угнетенных людей, прорываясь то в одном месте империи, то в другом, вовлекая разные слои населения — русских и нерусских, крестьян и работных людей, сельских жителей и горожан, христиан и мусульман, буддистов и язычников, православных и раскольников, заполняют всю вторую половину XVIII столетия — время царствования «дщери Петровой» Елизаветы и Екатерины II, претендовавшей на славу, аналогичную славе Петра Великого; недаром на цоколе «Медного всадника» по ее указанию выбили золотом слова: «Петру Первому Екатерина Вторая». Сама она признавала, что при ее вступлении на престол, в первый год правления, в возмущении находилось 100 тысяч монастырских, 50 тысяч помещичьих и 49 тысяч заводских крестьян.