Затем сели за стол, и начался обед. Родители расположились на одном краю, молодежь - на другом. Справа распоряжалась г-жа Тушар-мать, слева новобрачная. Анна присматривала за всем и вся, следя, чтобы в бокалах не обнажалось дно, а тарелки не пустели. Гости, однако, чувствовали себя скованными: богатая квартира и пышная сервировка вселяли в них почтительность, смущение, даже робость. Ели много, ели вкусно, но никто не веселился, как принято на свадьбе. Обстановка была слишком изысканной, и это стесняло. Г-жа Тушар-мать, любительница посмеяться, изо всех сил старалась расшевелить собравшихся и, когда подали десерт, крикнула:
- Эй, Филипп, спой-ка нам!
Сын ее слыл у себя на улице обладателем одного из лучших голосов во всем Гавре.
Новобрачный не заставил себя просить. Он с вежливой улыбкой поднялся, галантно повернулся лицом к свояченице и на мгновение задумался, выбирая что-нибудь подобающее случаю - такое же пристойное, серьезное, торжественное, как сам обед.
Анна с довольным видом откинулась на спинку стула и приготовилась слушать. Все изобразили на лице внимание и слегка заулыбались.
Певец объявил:
- "Проклятый хлеб".
Затем, согнув кренделем правую руку, отчего сюртук вздыбился у него на шее, начал:
Благословен тот хлеб, что у земли скупой
Победно вырвали мы, не жалея пота;
Тот трудовой наш хлеб, что с легкою душой
Приносит человек семье после работы.
Но есть проклятый хлеб, который ад растит,
Чтоб нас им соблазнить и развратить глубоко. (Бис.)
Не трогайте его - он яд в себе таит
О дети милые, не ешьте хлеб порока! (Бис.)
Стол взорвался аплодисментами. Тушар-отец возгласил: "Эх, здорово!" Гостья-кухарка с умилением воззрилась на горбушку, которую вертела в руках. Совтанен одобрительно бросил: "Превосходно!" Тетушка Ламондуа утирала слезы салфеткой.
Новобрачный возвестил:
- Второй куплет!
И с нарастающим увлечением затянул:
Уважим бедняка, что, болен, сед, несмел,
Стыдливо молит нас смягчить его страданья,
Но гневно заклеймим того, кто труд презрел,
Кто молод и здоров, а просит подаянья.
Кто нищенством грешит из лености, тот - вор!
Он грабит стариков, что труд сломил до срока. (Бис.)
Ему, кто праздностью стяжает хлеб, - позор!
О дети милые, не ешьте хлеб порока! (Бис.)
Все хором подхватили припев; его проревели даже оба стоявших у стены лакея. Женщины, визгливо фальшивя, сбивали с тона басивших мужчин.
Тетка и новобрачная рыдали во всю мочь. Папаша Тайль сморкался шумно, как тромбон, а Тушар-отец пришел в такой раж, что схватил целый хлеб и стал дирижировать им над серединой стола. Кухарка орошала слезами горбушку, с которой никак не могла расстаться.