Все эти годы жесткой самодисциплины вмиг смела страсть: непростительная, необъяснимая глупость.
И все же сейчас, когда он совершал над ней этот магический ритуал, лаская ее губами, она не видела в этом ничего предосудительного. Впервые с того дня, как их с Эми испуганными детьми привезли в Британию, Клариса почувствовала себя счастливой.
Теперь, когда она, задыхаясь от наслаждения, жадно ловила ртом воздух, весь этот жестокий мир исчез, и остался только он: этот мужчина. И тогда он поднял голову.
Влажный сосок обдало холодом, и он напрягся. Клариса вскрикнула и устремила на Хепберна затуманенный от страсти взгляд.
Он улыбался. Он наблюдал за ней, улыбаясь, и зубы его влажно блестели на загорелом лице. Глаза его… О Боже, в них горело все то же безумие! Руки ее дрожали. Она отчаянно цеплялась за него: единственную опору на уходившей из-под ног почве.
Удержаться? Напрасные старания. Его руки скользнули вниз, накрыли ее ягодицы. Он приподнял ее и раздвинул ей ноги коленом. Бедро его вжалось в скрещение ног. Он направлял ее движения: вперед и назад, и снова вперед.
Здравый смысл пробился сквозь густой туман страсти.
– Нет! – Она оттолкнула его, вложив в это движение все силы. Ибо если он не прекратит… – Нет! – Если он не прекратит, она… – Нет! – Она не знала, что сделает, но точно знала, что не сможет держать себя в руках. И тогда случится непоправимое. Стыдное. Невыносимое. – Прекрати!
Но он не останавливался. Казалось, он просто не слышит ее.
Необъяснимый голод все разрастался в ней.
Силы ее таяли под его натиском. Колени подгибались. Страсть завладела ею, не оставив места ни гордости, ни даже самосознанию себя как личности. Пальцы ее впились ему в плечи, словно хотели добраться до жаркой кожи, спрятанной под тонким слоем рубашки.
Где-то возле самого уха она услышала его шепот:
– Ты моя, ты в моей власти.
– Нет. – Но она произнесла это «нет» одними губами, голос у нее пропал, дыхания не хватало. И бедро его безжалостно давило и терлось, терлось между ногами.
– Сегодня ты моя. Отдайся мне. – Он прикусил мочку ее уха так, что она выгнулась ему навстречу.
И этот укус перебросил ее через край в темные бездны разрядки. Тело ее, прижатое к его телу, сжималось в конвульсиях страсти. Неведомые ей ощущения волнами накатывали на нее. Она не могла ни говорить, ни дышать; только чувствовать.
И это было восхитительно. Она двигалась, стонала, она существовала в пространстве и времени, не сознавая ни пространства, ни времени. Она превратилась в существо, лишенное собственного сознания. Лишенное способности думать.