Она надела колье на голую шею, он сам помог ей застегнуть его. Она сидела на корабельной койке, привинченной болтами к стене, в каюте безвестного морячка, где за иллюминатором плескалась близкая вода и тени и блики от просвеченной солнцем воды ходили по потолку, — а ведь она даже не узнала его имени.
Она поцеловала его. «Спасибо. Я всегда буду носить эту вещь. Я буду помнить о тебе». Вот так поиграла ты в любовные игрушки, пока продюсер дрых в своей каюте, первый помощник капитана нес вахту, а корабль все шел и шел на норд-норд-ост. Она обняла матроса и прижалась губами к его пухлым юношеским губам, чувствуя, как лицо ее опять становится мокрым, будто политым соленым дождем.
Морячок подарил, в припадке любви, в утро прощанья, Любе Башкирцевой то алмазное колье Риты Рейн, которым Канат Ахметов, подловив в порту русского матроса, расплатился за свой переброс из Нью-Йорка в Петербург. Если бы не Люба, сидевшая в шезлонге, глядевшая в ночной океан, матрос никогда бы не расстался со случайной побрякушкой. Вертя колье в руках, он думал: вот ему крупно повезло, такой фарт, только бы этого грязного дядьку, что сидит там, в трюме, за ящиками, боцман не накрыл, а так — все обойдется!.. Дядька наверняка слямзил такую богатую штучку… Но та ночь и его перевернула. У него никогда не было еще такой женщины. Он понимал: надо совершить поступок. Он понимал все — что это настоящие камни, не подделка, что их можно продать ювелиру, сдать в банк, выручить за них большие деньги, купить матери под Выборгом новый дом, сделать отцу новый протез, операцию на больном сердце и всякое такое, еще много всяких вещей можно было бы наделать на эти камешки, — и все-таки он подарил их. Мужчина, если он мужчина, всегда делает то, что надо, прощаясь с женщиной навсегда. Иначе не бывает.
Люба потом носила это колье, не снимая. Она очень любила его. Евгений не раз спрашивал: откуда у тебя такая дивная вещица? «Купила в Нью-Йорке, у Саймона», - пожимала она плечами, улыбалась: нравится?..
В питерской Гавани они тогда сошли по трапу на землю оба — Любовь Башкирцева и Канат Ахметов. Они были рядом. В толчее и гомоне прибывших. В радостной толпе встречающих.
* * *
Дура я, дура я,
Дура я проклятая!
У него четыре дуры,
А я дура пятая!
Частушка
Ну так, очень хорошо. Великолепно.
Я узнала три важных вещи.
Я узнала, что Милле не убивал Любу; что Люций не убивал Любу; что у Любы есть дочь, и, возможно, она в Америке. А возможно, и в России. Этого никто не знает.
Во всяком случае, Люций этого не знал.
Он так морщился на больничной койке, так нервно курил, так не хотел со мной обо всем этом говорить! Он тряс головой: «Ну что тебе, Любка, охота все это ворошить!.. Ну, выяснили мы все это с тобой раз и навсегда, и баста!.. Так нет же, тебя все тянет на прошлое, как муху на дерьмо!..» Выкуривая сигарету за сигаретой, я отворачивалась. Я старалась, чтобы он не видел моих глаз. Моих черных глаз вместо Любиных, зеленых.