Итак, нормальный опер Зверев превратился в преступника. Сашка сам не ожидал, насколько тяжело это окажется. До того, как портфель с баксами, рублями и похабным альбомом лег на антресоли в доме народного судьи и милицейского полковника, он думал: справлюсь… Я справлюсь. Я делаю это ради нашего с Настей будущего. Я не граблю стариков, детей или обычных работяг. Я отбираю неправедно нажитое у ворюги.
Но все оказалось не так просто. Когда деньги в потрепанном портфельчике легли на антресоль, когда Лысый и Зверев отпраздновали успешное завершение первой половины операции, пришло чувство чудовищной ошибки… Оно обрушилось и морально раздавило опера. Зверев затосковал. Он ходил, как прежде, на службу, но уже не мог считать себя ментом. Он отдавал себе отчет, что не может смотреть в глаза своим товарищам так же, как раньше. Сашка даже решил отказаться от участия в получении второй порции денег… ему хватило бы и половины того, что лежит у Насти дома… Во всяком случае, для того, чтобы почувствовать себя предателем, ему хватило.
Но здесь взбунтовалась Настя.
— Санечка, — сказала она, — мы не имеем права отдать наши деньги. Ведь эта наша будущая жизнь. Правда?.. Если мы отступимся сейчас — это будет предательство по отношению к. себе.
Скрепя сердце, он согласился.
Во время передачи Джабраиловым второй части денег Лысого и двух его бойцов взяли руоповцы. Звереву тогда удалось уйти.
* * *
— Поставь на ней крест, Саша, — произнес Обнорский, глядя в окно. За окном висела белая ночь, похожая на фату невесты. Похожая на наваждение, на галлюцинацию.
В тот ноябрьский день, когда взяли Лысого и его людей, Зверев сумел уйти. Он понимал, что это ничего не меняет — так или иначе, его «вычислят» и объявят в розыск. Остаток холодного ноябрьского дня он скрывался и звонил Насте из уличных таксофонов. Первый звонок оказался неудачным — он слышал Настю, а она его нет. А потом трубку никто не снимал. Происходило что-то непонятное, странное, настораживающее…
Зверев позвонил домой и узнал, что его уже ищут. Ну-ну, ищите… Ночь он провел у своего агента. И снова звонил Насте, и снова никто не подходил к телефону. Стало окончательно ясно: что-то произошло.
Утром он направил агента к Насте домой. Агент вернулся со страшной новостью: на Настю напали, едва не убили. Такого поворота событий опер не ожидал. Но главное потрясение он испытал позже, когда навестил Настю в больнице. Это было опасно, однако не прийти к любимой женщине он не мог.
Настя, бледная, с марлевой повязкой на голове, встретила его пронзительным взглядом и вопросом, неожиданным, шокирующим: